обнаружился на обычном месте, и Аида Плаховна заметно утешилась. Позванивающая коса стала в угол.

— Ну что. брат Мефа? Сердечко-то дрыг-дрыг? Эйдос-то крылышками цвиг-цвиг?.. — пошутила она, зачерпывая медовуху чашей. — Подсядь ко мне, поболтаем. Не боись, болезный, четыре, четыре, я на перерыве...

Буслаев осторожно опустился на диван рядом со старухой. На ногах у Мамзелькиной были обычные разношенные кроссовки белого цвета. Один шнурок был короче и потому, вероятно, зашнурован через дырку. Почему-то эта бытовая, очень заурядная деталь особенно поразила и напугала Мефодия. Ему проще было бы, если бы вместо кроссовок он видел кости.

— Как выглядит приемная Лигула в Тартаре? Ты там бывала? — спросил он, отвлекая себя от нехороших мыслей.

— И, милай, где я только не бывала! Откуда только народец не кашивала! — ухмыльнулась Аида Плаховна. — Уж и не знаю, можно ли ее приемной-то назвать? Это такой узкий длинный коридор, весь заставленный старыми пустыми стульями и с одной-единственной комнатой в конце.

— Комнатой с пауками? — рассеянно спросил Мефодий.

— С чем, с чем? — цепко переспросила Мамзелькина.

Буслаев встревожился. У него возникло ощущение, что он сейчас произнес какое-то опасное для него слово.

— Ну это из Достоевского. Свидригайлов опасался, что вместо вечности будет тесная комната с пауками, — поспешно объяснил он.

— Ишь ты! И сами вумные, и книги вумные читаем! Сам надумал читать али подучил кто? — умилилась Аида Плаховна.

— Сам.

— Врешь! — сказала Мамзелькина, грозя ему костлявым пальцем. — Ой, врешь, ладушка! Брешешь, как сивый мерин!

— Ну вру, вру. Одна знакомая дала, — неохотно признал Мефодий. Обманывать старуху было бесполезно.

— Что за знакомая? Неужто Даф? — ласково спросила Аида Плаховна.

Мефодий ощутил тревогу. Старуха явно знала гораздо больше, чем можно было предположить.

— А хоть бы и она, — с вызовом сказал он.

В пустых глазницах Мамзелькиной полыхнуло задумчивое пламя.

— Почто грубишь бабуле? Разве бабуля тебе зла желает? — произнесла она с укоризной и одновременно словно с намеком. — Всю ночь косила, бедная, рук не покладала.

— И что, много накосила? — пугаясь собственной наглости, спросил Буслаев.

Ему важно было увести мысли старушки от Даф. Аида Плаховна двусмысленно зарумянилась и хлебнула медовушки.

— Ну много, не много — как считать,.. Был и интересный один лопухоид. Крупная довольно-таки фигурка средней мелкости! Фонды открывал, ереси сеял, всевозможные «измы» поощрял. В людях простодушных сомнение зарождал, жалил исподтишка. Подгнаивал, так сказать, яблочко с серединки. Отнесла я сего дня его в Тартар, горемычного. Уж он и убивался! Несу его, а он все твердит, что меня нету, и Тартара нету, и, почитай, ничего нету. «Я буду жаловаться! Не имеете права! Нет никакого Тартара!» — кричит. Потом уж поверил, конечно, горемыка, когда Цербера увидел... Даже не увидел еще, где ему, а лай только издали услышал.

— За что это его так?

— Я ж говорю. За умничанье и за «измы»! Особливо за атеизм, — ехидно сказала Аида Плаховна.

— А за атеизм-то за что? Разве он вам не выгоден?

Мамзелькина вновь цепко присмотрелась к нему.

— Что это за «вам»? Ой, щас я кого-то онекроложу за такие слова! Сторонишься нас?.. Мы, значит, черненькие, гаденькие, а ты светленький, чистенький? Так, что ли, получается?

Мефодий промолчал. Мамзелькина, остывая, потрясла у него перед носом костлявым пальцем.

— Смотри, болезный! Не увлекайся, не ковыряй отверткой в атомной бомбе! В том-то и дело, оказалось, что невыгоден. Вначале даже Лигул увлекся, а потом постепенно видим: не то. Лопухоиды-то вначале туго раскачивались, а потом разошлись, мысли распустили и теперь не верят ни в свет, ни в мрак. Хотят происходить от обезьяны, прятать хвост в штанину и играть в ящик без возврата. А в мироздании-то как: каждому по вере его. Не веришь в бессмертие — и не надо. Не будет тебе бессмертия.

Мамзелькина широко развела руками.

— Вот и расползаются потом эйдосы. В распыл, в небытие идут. Свет-то как и прежде кадры свои получает, праведники-то и теперь случаются, а мрак в убыток идет. Многие эйдосы теряет. Ты у него эйдос берешь — а он слабенький, негодненький, гниль одна... Ты его эйдос в дарх помещаешь, а там энергии, как в сдохшей батарейке. Никакой в нем силы нет... Просто тьфу!

Аида Плаховна с чувством плюнула в стену короткой пулеметной очередью и трепетно извинилась перед Мефодием за рикошет.

— Распустились людишки, хо-хох! Без нас зло творят, по скудомыслию своему. Раньше с нами хоть контракты заключали, а теперь без контрактов шпарят — кто во что горазд. Заплыли сердцами, как бройлеры. Вот и выходит, никому выгоды никакой нет — ни Эдему, ни Тартару, ни самим лопухоидам!

Внезапно под безразмерными одеждами Мамзелькиной что-то заскрежетало и начало сипло бить. Аида резво сунула руку под балахон и извлекла старинные серебряные часы. Как оказалось, это они издавали неприятные звуки. Покосившись на стрелки, Аида Плаховна печально отхлебнула из чаши и, прополоскав медовухой рот, проглотила.

— Ох-ох! Что-то быстро сегодня. Опять чей-то час пробил! Вот всегда так — никакой личной жизни!.. Ну пошла я, Мефушка! Осторожнее будь. Что-то тревожно мне сегодня за тебя. Вроде и разнарядочки на тебя покуда нету, ан все равно тревожно... У нас ведь как, в Тартаре: иной раз и вне разнарядочки человечек-другой пройдет. Чикнет его кто-нибудь — и все дела! — сказала она многозначительно и потащилась к дверям.

Шажки ее были маленькими, старческими, белые кроссовочки шаркали и нетвердо нашаривали пол, да только когда Мефодий несколько секунд спустя выглянул наружу, старшего менагера некроотдела у дома № 13 по Большой Дмитровке уже не наблюдалось.

Лишь в воздухе висел капельный звон ее нестерильной косы.

Примерно полчаса Мефодий бродил по кабинету Арея. После странных слов Мамзелькиной он твердо уверился, что в ближайшее время должно произойти нечто особенное и едва ли приятное. А раз так — нужно быть настороже. Захватив с собой футляр с мечом, он отправился в приемную. С мечом Мефодий решил теперь не расставаться ни днем, ни ночью до возвращения Арея из Тартара.

На столе у Улиты лежал забытый журнальчик «Сплетни и бредни», выходивший на Лысой Горе. Журнальчик охотно читался как магами, так и стражами и имел самое широкое распространение в этих мирах. Мефодий взял его и от нечего делать принялся перелистывать.

Рубрика «Ох уж эти знаменитости!»

Грызиана Припятская: «Как овдоветь за пять минут». История восьмой, и последней, жены Синей Бороды5

Спящая Царевна: «Давно не засыпаю без снотворного»7

Красная Шапочка: «Я полюбила волка с первого взгляда. А вот бабушка была против»9

Прун: «Счастье — это сглаздамат и много-много рожков»15

Царь Салтан: «Я против абсолютной монархии»18

Кот-в-сапогах: «Главное в сапогах — шпоры»20

Добрыня Никитич: «А потом этот хмырь нагло так говорит: „Хенде хох!“ Ну я его и...» История одной разборки в ресторане «Лысегорская старина»26

За кого выйдет замуж Таня Гроттер? Мнение психологов и аналитиков. Круглый стол психологов был прокушен в результате драки. Пуппер, Ванька, Ург и Глеб Бейбарсов не пострадали29

Адвокаты Тугарина Змеевича: «Использование Алешей Поповичем дождя лежит вне правового