составить себе точное представление, куда ее везут.

Глаза королевы были закрыты, но у нее был тонкий слух и редкая логичность мышления. По стуку лошадиных копыт она догадалась, что ее везут по одному из трех проложенных при покойном Генрихе II. Но ведь всех шоссе нового типа было три — Сен-Жерменское, Меленское и Шартрское. Сопоставляя длину мощеного пути, характер поворотов и подъемов, королева безошибочно определила, что ее везут по Шартрской дороге.

Теперь новая мысль блеснула у Екатерины. Ощупав правой рукой окно, она заметила, что оно было приоткрыто. На груди у королевы под плащом была пышная красная роза. Королева незаметно сунула руку под плащ и, вытащив розу, спрятала ее в широком рукаве платья. Затем, высунув руку через оконную щель, она принялась обрывать лепестки и бросать их на дорогу, рассчитывая, что это может дать некоторое указание, если ее кинутся искать.

Вдруг экипаж резко изменил направление, и стук копыт смолк. Королева поняла, что ее везут теперь целиной. В то же время она услыхала, как чей-то голос, принадлежавший одному из эскортировавших экипаж всадников, сказал:

— В сущности говоря, мы делаем опасное и неумное дело.

— Ну вот еще! — ответил другой голос. — Да подумай сам: было бы достаточно ткнуть ее кинжалом, и делу конец. Утром нашли бы на улице ее труп, но мы были бы в стороне от этого дела: ведь у королевы столько врагов, что подозрение могло бы пасть на слишком многих лиц, а следовательно, ни на кого.

— Пожалуй, ты прав… Но если ее прирезать, то нечего оставлять труп на дороге… Впрочем, может быть, и придется пустить в ход кинжал. Если она откажется подписать известную тебе бумажку, то церемониться с нею не будут.

Тут экипаж остановился. Кто-то взял королеву за руку и помог ей выйти. В то же время с нее сняли шерстяной капюшон. Королева поспешно оглянулась по сторонам: перед нею были угрюмые, потемневшие стены замка, совершенно незнакомого ей.

Лошадь, которую дал управитель Памфил Ожье де Левису, не раз путешествовала в Блуа и обратно, следуя при этом прямым путем среди целой паутины лесных троп. Сам Ожье никогда нс мог бы разобраться в этом лабиринте дорожек, но умное животное с быстротой стрелы несло его куда нужно, и это обстоятельство в связи с необычайно быстрым бегом лошади помогло ему употребить на дорогу туда и обратно менее двух часов.

Въезжая в замковый двор, Ожье кликнул Памфила, чтобы тот принял лошадь, а сам подумал:

«Судьба не очень-то балует меня. Еще месяц тому назад мне не было ни малейшего дела ни до политических, ни до религиозных распрей, и я не знал, как распорядиться собой в бесконечном досуге. Почему же в то время судьба не поставила на моей дороге этой очаровательной вдовушки, которую я страстно полюбил и которой — увы! — теперь не могу отдаться всецело? Неужели наваррский король не мог обойтись без меня?»

Тут подбежал Памфил и с восхищением сказал:

— Черт возьми! Видно, что вы не мешкаете в пути!

— Ты думаешь?

— Ну еще бы! Бедная лошадь вся в мыле.

— Прикажи обтереть ее хорошенько соломой, и завтра не останется ни малейшего следа! — и, сказав это, Ожье легко соскочил на землю.

— А дамы-то поджидают вас! — сказал Памфил.

— Что такое? — удивленно спросил Ожье. — Почему же они до сих пор не легли спать?

— Они хотели во что бы то ни стало дождаться вас.

Ожье с радостным волнением направился в столовую. Большой стол, стоявший посредине, был наполовину накрыт скатертью, уставленной лакомыми холодными блюдами. На непокрытой части стола Нанси и Рауль играли в кости, а мнимая госпожа Шато-Ландон сидела в кресле лицом к двери.

Она встретила Ожье очаровательной улыбкой и сказала:

— Как! Вы решаетесь оставлять нас одних в этом старом замке? Хорош защитник, нечего сказать!

— Но поверьте, что я… — заикаясь начал Ожье. Однако Маргарита перебила его.

— В замке, населенном привидениями!

— О, вы смеетесь!

— Где в трубах так страшно завывает ветер!

— В самом деле?

— Где слышатся таинственные шорохи!

— Ах, господин Ожье, если вы только послушаете мою тетю, то… — начала Нанси. Но Маргарита сейчас же перебила ее, сказав:

— Молчи, милочка! Ты отлично знаешь, что я большая трусиха.

— О, да! — согласилась Нанси. — Моя тетя — такая трусиха, что даже не захотела лечь спать, пока вы не вернетесь.

Ожье, сильно сконфуженный, но счастливый, кинул на Маргариту влюбленный взгляд.

— Но вы вернулись, и мой страх мало-помалу рассеивается, — сказала мнимая госпожа Шато- Ландон.

— Не прикажете ли, чтобы я провел всю ночь на пороге двери вашей комнаты? — спросил юный гасконец.

— Нет, пока этого не требуется, — ответила Маргарита. — Однако будем ужинать, не правда ли?

— У моей тетушки страх не отбивает аппетита, — заметила Нанси, покатываясь со смеха.

— Пойдемте, господин Ожье, — сказала Маргарита, вставая с места, и села за накрытый стол, причем Ожье было указано место рядом с нею. Притом она добавила: — Ах, вы, мужчины, — жестокий народ! Вы готовы ни с того ни с сего убежать куда-то среди глубокой ночи, оставляя на произвол судьбы двух слабых женщин и юношу, вверившихся вашему покровительству.

— Неужели вы серьезно говорите все это? — с мягким упреком спросил Ожье.

— Моя тетушка — страшная трусиха, — смеясь сказала Нанси. — Но, если бы она, как я, знала, зачем вы ездили в Блуа…

— Да я ездил исполнить поручение, данное мне в Париже, — краснея ответил Ожье.

— Ладно, ладно! — смеясь сказала Нанси. — Так вам и поверили! Ну, да ведь тут еще нет ничего дурного…

— Но что вы подумали о моем отъезде? — недоумевающе спросил гасконец, бледнея и краснея поочередно.

— Господи, да ведь, это так просто! Наверное в Влуа — ваш стук открылось маленькое оконце, через которое просунулась нежная женская ручка… Шепот приветствий… поцелуи… Да мало ли что!

Как вы могли подумать это? — с упреком сказал Ожье. и его взор с выражением бесконечной нежности обратился на Маргариту, как бы говоря: «Могу ли я любить кого-нибудь на свете, кроме вас?»

Маргариту тронул этот взгляд, и она подумала: «Может быть, этот молодой человек послан наваррским королем следить за мной, но все же он полюбил меня, и король увидит, что я направляю послушное ему орудие против него же самого».

— А! Так, значит, вы ездили в Блуа не ради любви? — спросила Нанси.

— Да нет же, клянусь вам!

— Ну, так простите, я ошиблась… Однако вот и господин управитель. За стол, господа, за стол!

Все уселись за стол. Памфил, вошедший с салфеткой под мышкой, взял со стола блюдо с окороком дикого вепря и отнес его на поставец, чтобы нарезать. Как только он отвернулся, чтобы заняться резкой,