Эта женщина стояла за огненным кругом, трепещущая и смутная в своем белом платье, как фигура на камее.
– И еще, – сказала она спокойно. Она ткнула факелом в центр огненного круга. – Мандара.
Ветви вспыхнули, высоко вверх взметнув языки пламени.
И вдруг Дамари понял, что он умрет. Нет, этого не может быть! Он бросился бежать от пылающей изгороди по коридору, пытаясь разглядеть что-нибудь сквозь густой дым.
Здесь должен быть выход. И тут Дамари услышал собственный крик.
Горящие кусты окружали его все теснее, огонь подбирался все ближе, еще ближе. Он повернул за угол.
Другая стена пламени.
Не имеет значения, как быстро он будет бежать. Он не сможет вырваться отсюда. Огонь жег ему спину, он закинул от боли голову и завыл. Теперь остальные части его тела загорелись с такой же легкостью, как и деревянная изгородь.
Нет, не может быть. Ему предназначен великий удел…
Лоренцо открыл глаза и увидел над собой хмурое лицо Луиджи. Он попытался облизнуть сухие губы.
– Судя по всему, я еще не распрощался с этой грешной землей, поскольку ты не очень-то напоминаешь ангела.
– А почему ты убежден, что заслужил райские кущи?
– Разве убийство двух дьявольских созданий не заслуживает такой награды?
Луиджи покачал головой. Лоренцо изменился в лице:
– Они не умерли?
– Ну, нельзя сказать, что тебе совсем не повезло. Папа, возможно, в эту минуту уже умер. Говорят, что он заказал отслужить пышную вечернюю службу сегодня. – Луиджи поднес кружку с вином к губам Лоренцо и дал ему отпить глоток. – И Чезаре, наверное, скоро сдохнет. Слуги уверяли, что он съел не так много жаркого, как его отец, но все равно лежит больной в своих покоях.
– Как давно это произошло?
– Ты проболел пять дней.
– И мы все это время оставались в доме? – Глаза Лоренцо не отрывались от лица Луиджи. – Я ведь велел тебе немедленно покинуть Рим.
– А что прикажешь делать с человеком, который был настолько глуп, что отравился сам?
– Ты остался, чтобы ухаживать за мной?
– Я остался потому, что не было никакой нужды убегать из города. Это дурачье убеждено, что его святейшество и Чезаре заболели той же самой лихорадкой, которая подкосила половину жителей Рима. – Он ухмыльнулся:
– Я же тебе говорил при нашей первой встрече, что Рим летом – не самое лучшее место.
Лоренцо слабо рассмеялся.
– И никто не обратил внимания на то, что оба заболели одновременно?
Луиджи пожал плечами:
– Там было еще несколько человек, которые отведали яд, но они упоминали о званом обеде, состоявшемся пятого августа, на котором Александр и его сын угощали вином кардинала Адриано Корнето. Говорят, что Борджиа хотел отравить Корнето, но перепутал кубки. Корнето тоже заболел.
– Даже я не умею смешивать яды, которые способны замедлить или оттянуть свое действие хотя бы на две недели. – Лоренцо помедлил. – Хотя, поскольку Чезаре все еще жив, может быть, мне придется подумать о таком зелье.
– Лучше подумай о том, как бы поспать и проснуться здоровым.
– Такое впечатление, что ты беспокоишься обо мне.
– Меня совершенно не волнует, умрешь ты или останешься жить, – Луиджи дал ему глотнуть еще вина, а затем вытер ему губы на удивление чистой тряпицей. – Зачем мне это нужно? Я и так устал выносить за тобой нечистоты и слушать твои стоны. Кто это Катерина?
Лоренцо молчал.
– Ну и не отвечай. Словно мне и в самом деле хочется узнать что-нибудь о тебе. – Луиджи поставил кружку на пол и встал. – Спи, а если захочешь пить, можешь достать ее сам.
– Луиджи…
Луиджи повернулся к нему.
– Я… благодарен тебе.
Луиджи быстро отвел взгляд.
– Мне гораздо проще и легче избавиться от тебя, если ты встанешь на ноги, чем вытаскивать твой негнущийся труп за дверь.
– Я тебе когда-нибудь говорил, насколько ты красноречив? – Лоренцо закрыл глаза и повернулся на бок. – Я немного посплю. Но ты разбуди меня через несколько часов. Мне еще кое-что необходимо сделать.
– Ты не сможешь ничего сделать. Ты слаб, как умирающий от голода котенок.
– Какое точное сравнение. – Лоренцо не открывал глаз. – Если я сам буду не в состоянии выполнить это дело, ты должен помочь мне. Разбуди меня…
– Держи фонарь повыше. В переулке темно, как в аду. Ты что, собираешься привести меня к Тибру и столкнуть? – Луиджи покрепче прижал к себе худое тело Лоренцо. – Я знаю, что ты за себя не боишься. Ты-то, может, и выплывешь. Говорят, дьявол своих охраняет.
– Мой дорогой Луиджи! И без того унизительно, когда тебя тащат, как ребенка, а ты не можешь шевельнуть ни рукой, ни ногой. Как далеко нам еще идти до Ватикана?
– Еще чуть-чуть, – пропыхтел Луиджи. – И ты тяжелее, чем ребенок. Ты весишь примерно столько же, сколько весит ливрея слуги или кусок мяса перед тем, как его должны отбить и…
– Стоп. – Лоренцо поморщился. – Ты, конечно, получаешь удовольствие от моего несчастного положения, но, пожалуйста, избавь меня от сравнений с твоими блюдами. – Он внимательно вглядывался в темноту, но не видел ничего за светлым кругом, который отбрасывал фонарь, кроме клубов тумана, поднимавшегося от реки. – Если ты собираешься продолжать в том же духе, то я, пожалуй, лишу тебя удовольствия наблюдать за мной с чувством превосходства и пойду сам.
– И тут же свалишься, как куча тряпья, что и произошло, когда ты попытался выбраться из постели.
– Я могу переставлять ноги. – Он остановился и, когда Луиджи фыркнул, добавил:
– Немного. Я все еще не в состоянии избавиться от ощущения, что мое тело состоит из какой-то мягкой пасты. Уверен, что ты найдешь подходящее сравнение для… О! Вот он.
Луиджи остановился.
– Это глупая затея. Нам нечего делать здесь в такое время ночи. И охрана, не раздумывая, разобьет наши головы, как арбузы, своими алебардами. Позволь мне отвести тебя назад домой.
– После того, как я так терпеливо сносил все оскорбления, которые ты обрушил на мою голову? Нет, мы обязательно пойдем туда. – Лоренцо помолчал. – Или я пойду сам. Не думаю, что ситуация сейчас так опасна, как тебе это представляется, но если хочешь, оставь меня, и я пойду один.
Луиджи, двигаясь к воротам, бормотал проклятья:
– У тебя мозгов, как у павлина. Папа может лежать при смерти, но он все еще остается папой. Ватикан охраняется лучше, чем все дворцы Италии, а караульные Чезаре стеной стоят вокруг него, пока он лежит больной и беспомощный. Убить его все равно не представится никакой возможности.
– А я не собираюсь убивать его. Мне надо совсем другое.
