Весь вечер кюн-флинна Вальборг старалась казаться веселой, но в мгновения задумчивости брови ее хмурились. Ингитора не замечала этого — буря праздничного пира захватила ее с головой. Хеймир конунг поднимал кубки Одину и Тору, прося богов благословить поход его сына, и пообещал дать Эгвальду три больших корабля. Сам Эгвальд был весел, как будто уже одержал победы, и его уверенность убеждала всех, что судьба к нему благосклонна. Многие имели счеты с конунгами фьяллей, многие потеряли родичей в войне за Квиттинг, и клятва Эгвальда дала выход тому, что уже давно копилось в душах слэттов.

Мужчины еще пировали, когда кюна Аста почувствовала себя усталой и простилась с гостями. Вслед за ней поднялись Вальборг и Ингитора; первая — с готовностью, вторая — с неохотой. Ингиторе нравилось веселье, нравилось всеобщее внимание, блестящие глаза Эгвальда, почти не отрывавшиеся от нее. Но он уже был заметно пьян, не раз пытался ее обнять во время танца, вместо того чтобы держать за руку в общем кругу, как положено. И сама Ингитора слишком устала за этот бурный день, в душе ее то гремели громы Валхаллы, то разверзались бездны Нифльхейма. Хальт, сидевший в углу возле дверей, куда-то исчез, а без него она чувствовала себя опустошенной и одинокой. Пора было отдохнуть.

Служанки приготовили в бане горячей воды, чтобы смыть засохшие брызги жертвенной крови. Когда Ингитора вошла, медленно стаскивая с себя всю россыпь украшений, Вальборг уже умылась и мыла волосы, тоже обильно покрытые темными брызгами.

— И ты уже пришла? — спросила она Ингитору, и в голосе кюн-флинны слышалась враждебность. — Я думала, ты досидишь с мужчинами до утра.

Ингитора вяло махнула рукой вместо ответа и стала отстегивать застежки платья.

— Или ты уже довольна? — продолжала Вальборг. — Ты добилась своего и можешь спокойно идти спать?

— На что ты сердишься? — Ингитора подняла на нее глаза.

— Да, Вальборг, я тоже заметила — отчего ты такая хмурая весь день? — спросила кюна Аста. Она уже умылась и сидела на скамье, а Труда расчесывала ей влажные волосы. — Нельзя быть такой хмурой в праздник! Ты разгневаешь Фрейра и Фрейю, и тогда не жди хорошего жениха! А что подумают люди?

— Людям не до меня и моих женихов! — резко ответила Вальборг. — Люди готовят оружие идти в поход, в который их толкнула Дева-Скальд! Я давно говорила тебе!

— Так вот ты о чем! — догадалась Ингитора. — Неужели это для тебя новость? С тех пор как я сюда пришла, я только о том и говорю. Слэттам давно пора отомстить фьяллям за все обиды этих тридцати лет!

— Отомстить! Ты хочешь отомстить за твоего отца! А ты знаешь, сколько женщин останется вдовами ради твоей мести? Сколько детей станет сиротами?

— Так что же — забыть обо всем? — гневно воскликнула Ингитора. Слова Вальборг сердили и удивляли ее — она вовсе не ждала, что дочь конунга станет отговаривать кого-то от законной мести. — Ты на моем месте продала бы кровь отца за серебро? А мне никто и не предлагал выкупа.

— А теперь ради твоего отца я могу потерять брата! Мама, ты-то хоть понимаешь? — Вальборг обернулась к кюне Асте. — Ведь Эгвальд может погибнуть!

Кюна Аста ахнула, но потом махнула рукой — она не умела думать о неприятном.

— Не говори так! Наш Эгвальд не из тех, кто легко погибает.

— Но если бы не ее стихи, не ее призывы к мести, то этого похода не было бы!

— Был бы другой! Наш Эгвальд не очень-то охотно сидит дома! — При всем своем легкомыслии кюна Аста хорошо понимала сына. — Ты помнишь, он еще до Ингиторы говорил, что в мире много богатых земель, до которых легко доплыть на кораблях! Если бы не Ингитора, он уплыл бы еще весной! Ради нее он так задержался.

— И ради нее он выбрал себе противника гораздо сильнее, чем любой другой! Любой другой поход был бы менее опасен!

— Зато в этом походе он найдет больше славы! Разве ты не видела, как сам он рад?

— Я знаю, чему он рад! — Вальборг уколола взглядом Ингитору.

Ингитора молчала. Слова Вальборг пробудили в ней утреннюю тревогу. Во многом кюн-флинна была права: поход на Торварда опасен. Но судьбы мужчин всегда опасны. Боги дали им сильные руки и вложили в них оружие не для того, чтобы они сидели с прялками возле очага.

— Ты думаешь, я одна во всем виновата? — спросила Ингитора, прямо глядя в глаза Вальборг. Взгляд кюн-флинны напоминал взгляд ловчей птицы, но Ингитора знала свою правоту и не боялась упреков. — Но разве я одна потеряла родича по вине фьяллей? Эта война длится тридцать лет, больше, чем я живу на свете. Много людей лишилось родни, много людей жаждут мести. Они все равно пошли бы. И все равно их повел бы Эгвальд. Только так он покажет себя достойным стать конунгом. И никто его не остановил бы. Я только указала ему путь.

Не ответив, Вальборг отвернулась. Она никогда не считалась слабодушной и трусливой, не меньше других ценила честь рода. Но все ее существо бурно противилось мыслям о войне, каждый день умножающей число вдов и сирот. Новая месть влечет за собой новую кровь. Бесполезно объяснять это Ингиторе, которой кровь отца заслонила свет солнца. Но сейчас Вальборг чувствовала, что готова на все, лишь бы навсегда прекратить походы слэттов и фьяллей на Квиттинг и друг на друга. Торговые люди рассказывали, каким стал Квиттинг. Как же они не понимают, что земли слэттов и фьяллей могут стать такими же?

После внезапной стычки с Вальборг настроение Ингиторы было окончательно испорчено. Раньше Вальборг никогда не осуждала ее желание отомстить за отца — да и кто стал бы осуждать? Ее сегодняшний гнев был непонятен, но глухо перекликался с какими-то тайными тревожными мыслями самой Ингиторы. Воодушевление праздника отхлынуло, остался холодный темный песок. Вид сверкающей огнями гридницы и хмельные выкрики и песни, долетающие оттуда, были Ингиторе неприятны, и она обошла дом с заднего крыльца. На душе у нее было сумрачно, и никакого выхода она не видела. Посылать Эгвальда мстить — страшно, отказаться — позорно.

Остановившись посреди темного двора, Ингитора покачала головой. Да кому же такое придет на ум — отказаться? Позволить духу отца страдать бесконечно? Оставить позор в наследство потомкам? Нет, Эгвальд — доблестный воин, удача сопутствовала ему до сих пор и не оставит его в этом походе. «Иди сама с ним, если тебе так нужна эта месть!» — сказала ей на прощание Вальборг. «Не пойти ли в самом деле?» — мелькнуло в голове у Ингиторы. Но плавать на боевых кораблях, браться за оружие — не дело женщины. Каждому боги выделили свою судьбу в земном мире. Ей они дали особое оружие — звонкий разящий стих, волшебное слово, способное смешать с грязью могучего конунга и двинуть войско в поход.

Ингитора вошла в дом. В девичьей бьло тихо, кое-где на лавках посапывали служанки, уставшие прислуживать конунгу и гостям, остальные были в гриднице и на кухне. В круглом очаге слабо тлел огонь, рыжие язычки пламени лениво перебегали по кучке углей. На полу возле очага сидела скрюченная человеческая фигура. Ингитора с первого взгляда узнала его, и волна радости окатила ее сердце.

Хальт обернулся на звук ее шагов, откинул капюшон, улыбнулся. В первый миг его лицо показалось уродливым — мелкие черты, скошенные к носу глаза, кривой подбородок, покрытый неряшливой щетиной. Таким показывался людям Грабак, раб Ингиторы. Но для нее самой он был другим.

Ингитора подошла и села рядом с ним на пол. Душа ее успокоилась — возле Хальта ей всегда было хорошо, все тревоги отступали. Это был драгоценный друг, способный утешить ее в любой беде.

— Посиди со мной, — ласково сказал он, накрыв руку Ингиторы своей рукой. По лицу его пробежала мгновенная рябь, как по воде под ветром, и вот уже Ингитора видела лицо с правильными чертами, полное мужества и нежности — лицо альва, жителя Широко-Синего Высокого Неба. — Ты не слишком устала на пиру?

— Нет, я не устала, — чистосердечно ответила Ингитора. При виде Хальта вся ее усталость пропала, словно ее и не было. Заботы откатывались куда-то вдаль, как волна отлива, сердце ее с каждым мгновением становилось легче, светлее. Как будто после долгого плавания по бурному морю она попала в уютный дом с горящим очагом. — Куда ты пропал? Я тебя не видела.