думаешь обменять?

В свои пятьдесят семь лет кюна Хёрдис выглядела гораздо лучше, чем любая из женщин в этом возрасте, и еще сохранила немалую привлекательность. Вдова Торбранда конунга была дородна, величава, но энергична и двигалась легко. На ее лице почти не заметно было морщин, только от внешних уголков глаз к вискам убегало несколько тонких складок, придававших ей загадочный и многозначительный вид. Ее брови были густы и черны, глаза сверкали густо-карим цветом, как очень темный янтарь с южных берегов Морского Пути. Одета она была очень просто, ее темное шерстяное платье было сколото на груди золотыми застежками с золотой узорной цепью между ними. Концы ее головной повязки, свисающие на спину, были обшиты тонкими полосками черного меха куницы. Больше никто так не носил, и всем думалось, что кюна придумала это неспроста.

— Я плыву к вандрам! — отвечал Халлад, держа в руках красивое бронзовое блюдо. На столе перед ним лежало еще два ножа с литыми бронзовыми рукоятками, а перед кюной — красивый светильник в виде боевого корабля с лебединой головой на штевне. Слушая гостя, кюна с таким удовольствием гладила кончиками пальцев узоры на бортах корабля-светильника, что Халлад понял — придется ей подарить, ничего не поделаешь. — Недавно я был у говорлинов, привез оттуда много хорошего льна. Теперь я хочу обменять лен и бронзу из Эльвенэса на моржовую кость. Хорошо бы еще получить несколько шкур белых медведей! Поэтому я и взял столько бронзы, чтобы на все хватило.

— Белые медведи? — спросила кюна, глянув на купца поверх светильника. — Зачем тебе такие сокровища?

— Да Болли Рыжий, мне думается, и в руках не держал ни одной белой шкуры! — сказал Рагнар. Подняв ко рту кулак, он глухо кашлянул несколько раз. Одна из служанок сняла с очага небольшой горшочек с подогретым отваром багульника и подала ему.

— Говорлинский лен лучше шелка! — воскликнула одна из женщин, расслышав отрывок беседы кюны с гостем. — Такой тонкий и мягкий! Когда завернешь в него ребенка, так он и не замечает, что уже родился — так ему хорошо!

Гридница встретила ее слова смехом.

— Вот куда бы тебе опять пойти, конунг! — крикнул кто-то из хирдманов. — Тогда все эти сокровища сейчас лежали бы перед нами на столах! А Сигрида получила бы столько льна, что хватит на пеленки десяти младенцам!

Все снова засмеялись, но многие выжидательно посмотрели на Торварда — что он ответит? Мысль о походе в говорлинские земли была очень заманчива.

Но Торвард рассмеялся вместе со всеми, поднял кубок с гладкими серебряными боками и поднес ко рту. Похоже было, что ему хочется спрятать лицо хотя бы на несколько мгновений. Никто не стал повторять вопроса.

— Так зачем тебе моржовый клык и белые шкуры? — спросил Торвард у торговца. — Едва ли ты станешь покупать такие сокровища, не зная, кому потом продашь их.

— Ты прав, конунг. Я покупаю эти вещи для Хеймира конунга. Он же посылал меня к говорлинам за льном и дорогими цветными тканями. Он собирает приданое для своей дочери.

— Вот как? — живо воскликнула кюна Хёрдис. — Хеймир выдает дочь замуж?

— Пока еще нет, но уже подумывает об этом. Кюн-флинна Вальборг уже достаточно взрослая для того, чтобы стать невестой. Хеймир конунг думает, что пришла пора подыскать ей жениха.

По гриднице пробежала искра нового интереса — чье-то замужество, особенно замужество дочери конунга, никого не может оставить равнодушным. Даже Торвард конунг подался ближе к гостю, отставив кубок и положив руки на скатерть.

— Кого же Хеймир конунг думает получить в зятья? — спросил он. Нетрудно было понять, что вопрос его вызван вовсе не праздным любопытством. Война между ними тянется десятилетиями — зять Хеймира будет его новым союзником, а Торварду — новым врагом.

— Мне неизвестны его замыслы, — просто ответил Халлад. В Эльвенэсе об этом ходило немало толков и догадок, но истинные помыслы Хеймира знал только сам конунг, и честный купец считал ниже своего достоинства повторять пустую болтовню. — Но наша кюн-флинна достойна самого лучшего жениха, которого только смогли создать боги. Ей недавно сравнялось восемнадцать лет, она красива, разумна, хорошая хозяйка. Она не слишком болтлива, но не робеет подать голос, если ей есть что сказать.

— Я слышала, что нрав у нее суровый! — вставила та женщина, Сигрида, что мечтала о пеленках из льна.

— У нее нрав дочери конунга, не более! — уверенно ответил Халлад. — Ее мужу не придется жаловаться на свою судьбу, если он пожелает дать своим будущим детям по-настоящему достойную мать. Наша кюн-флинна строга, но справедлива.

— Это правда! — крикнул со своего места Болли Рыжий, успевший в подробностях рассказать и о том, как его снека села на камни, и о том, как сам он ловко вырвался из холодных объятий двух морских великанш. — Даже тебя, Торвард конунг, она возьмет под защиту, если возникнет такая надобность.

По гриднице пролетел изумленный возглас. Кюна Хёрдис усмехнулась, а Торвард нахмурился.

— Уж как-нибудь наш конунг сумеет защитить себя сам! — горячо возмутился Ормкель. Ему казалось оскорблением даже то, что дочь Хеймира вообще вспоминает о Торварде. Какое ей до него дело? Пусть знает свою прялку!

— От кого же, скажи на милость, кюн-флинне потребуется меня защищать? — медленно, немного надменно спросил Торвард. — Хотя я, конечно, благодарен ей за заботы.

Халлад молчал, опустив свое бронзовое блюдо на скатерть. Он сам ни за что не стал бы упоминать о том, о чем с такой легкостью заговорил его незадачливый товарищ-фьялль. Может быть, в этот миг Халлад пожалел, что не оставил Болли морским великаншам.

— Скажи мне, конунг, — у тебя не бывает дурного настроения, тяжести в голове, горечи на душе? — тем временем расспрашивал Болли. — Не кажется тебе постылым собственный дом, не рушатся ли замыслы? Не кажется ли тебе, что духи ополчились против тебя и замышляют что-то недоброе?

Хирдманы изумленно переглядывались, женщины ахали и прижимали руки к щекам. А Торвард сидел, застыв на своем месте, невольно сжав кулаки на скатерти. Слова торгового гостя попадали в его душу, как стрела умелого охотника в глаз кунице. Даже его мать, знаменитая колдунья, не смогла угадать того, что знает откуда-то простой купец. Именно это все и чувствовал Торвард после возвращения с Квиттинга. Невидимые лапки троллей и здесь цеплялись за его сапоги, душа его томилась непонятной тоской, чувством унижения и предчувствием будущих неудач. Потому-то он и сидел дома все это время, что не чувствовал в себе сил на новое удачное дело. Но он связывал все это с Дагейдой. Но что может знать о ней купец, приплывший из Эльвенэса? Город Хеймира конунга славится богатыми торговцами и умелыми ремесленниками, но вовсе не ясновидцами.

Вся гридница, потрясенная этой дерзостью — или проницательностью, — ждала ответа Торварда. Слышно было только, как потрескивают дрова в двух очагах, расположенных с двух сторон от ствола ясеня, и шуршит дождь на дерновой крыше. И каждому, от старого Рагнара до неугомонной Эйстлы, вдруг показалось, что Болли Рыжий прав. Все они замечали хмурость и угнетенный дух конунга, но осознали это только сейчас.

— Ты хочешь сказать, что на моего сына кто-то наводит порчу? — тихо спросила кюна Хёрдис. И в ее голосе была такая неумолимая угроза, что все в гриднице невольно содрогнулись.

— Нет, мудрая кюна, о таком я не слышал, — простодушно ответил Болли. — Но у Хеймира конунга появилась в усадьбе Дева-Скальд, которая сочиняет стихи, порочащие конунга. И ее искусство так велико, что ей, как видно, покровительствуют боги. Такие стихи не могут остаться незамеченными, хотя и произносятся за много дневных переходов отсюда. Эта дева сочиняет стихи, призывающие слэттов к войне с тобой, Торвард сын Торбранда. И многие, очень многие с восторгом повторяют их и пересказывают другим.

— И ты можешь пересказать мне хоть один? — медленно спросил Торвард.

— Нет, конунг, я еще не сошел с ума! — ответил Болли, посмотрев на Торварда так, словно сошел с ума сам конунг. — Я не слишком обучен обхождению, но не посмею так оскорбить Священный Ясень!

— А ты что скажешь, Халлад? — спросил Рагнар у слэтта. Все в гриднице посмотрели на гостя. — Выходит, ваш конунг снова собирается воевать?