Торвард досадливо вздохнул, дернул себя за волосы. Но делать было нечего — назад его уже не пустят. И он пошел по дороге, уныло глядя под ноги. Хорош конунг! Со славой он возвращается из победоносного похода! Да возьмут тролли… Все что хотят пусть возьмут!
Огниво он нашел в траве шагов через тридцать. Выходит, троллиный род все же начинает понемногу исправляться, подумал Торвард, подняв его и держа на ладони. Жаль, что Ториру не придется узнать об этом. Ведь не может быть, чтобы сейчас он шел назад к кургану — туда его не пустят. Значит, тролли подкинули огниво на его пути. Но вместо троллей Торварду представилась Дагейда. Ее зеленые глаза мерещились ему везде. Они наблюдали, не показываясь, и он чувствовал ее присутствие так же ясно, как если бы ее маленькая бледная рука с холодными тонкими пальцами лежала на его плече.
На третий день к полудню вдали показался курган с черным камнем на вершине, похожим на сидящего медведя. Торвард в беспокойстве ускорил шаги, тревожась за оставленных хирдманов. Не напал ли кто-нибудь на них за это время? Они были не слишком способны постоять за себя. И как он их разбудит?
Но беспокойство его было напрасно. Все девять хирдманов лежали на тех же местах, где он их оставил, и все так же ровно дышали во сне. Синяк под глазом Эйнара Дерзкого почти сошел, оставив легкую желто-лиловую тень. Пожалуй, к возвращению в Аскргорд он сможет по-прежнему смело поддразнивать девушек.
Присев на корточки, Торвард потряс Эйнара за плечо. Тот мгновенно открыл глаза и посмотрел на него.
— Э, да уже совсем светло! — воскликнул он. — Конунг, чего ты меня раньше не разбудил? Обещал же, что перед рассветом дашь мне тебя сменить. А теперь уже пора идти!
— Да, — ответил Торвард. Он старался говорить спокойно, скрывая и тайное облегчение от того, что теперь сможет, как видно, разбудить дружину безо всякого труда, и стыд от того, что ему предстояло сказать им. — Пора идти. Буди остальных. Мы похороним Торира и Бедвара и пойдем назад к морю.
— Назад? — изумленно воскликнул Эйнар. Он как раз наклонился к Гудлейву, намереваясь его разбудить, но от удивления выпрямился. Боевой Скальд, разбуженный его восклицанием, приподнял длинноволосую растрепанную голову. — Но как же…
Эйнар посмотрел на Торварда, запнулся и не стал больше ни о чем спрашивать. Он был не глуп и понимал, когда в самом деле нужно придержать язык.
Маленькая ведьма с рыжими волосами стояла на самом высоком месте пологой длинной скалы, пересекавшей Турсдален, и смотрела на юг. Через леса и болота она видела, как отряд из десяти человек ровным спорым шагом идет прочь от Медного Леса, к морю. Жадный лежал под скалой, вытянувшись и положив остроухую голову на лапы. Теперь и он мог отдохнуть.
— Отец, он уходит, — тихо говорила Дагейда, ногами слушая скалу. — Они уходят и вернутся не скоро. А когда вернутся… Ты поможешь мне встретить их достойно.
Пологая скала коротко вздрогнула под ее ногами. Дагейда стояла на груди своего отца, великана Свальнира, окаменевшего в мгновение смерти.
Часть третья
ПРАЗДНИК СЕРЕДИНЫ ЛЕТА
Бывало так, что случайные бродяги или заблудившиеся в осенних туманах торговцы стучались в ворота Аскргорда и спрашивали, далеко ли до усадьбы конунга. Обитателям усадьбы давно надоело над этим смеяться. В самом деле, Аскргорд трудно было принять за усадьбу конунга — земляные стены высотой в два человеческих роста огораживали не больше десятка построек, где выделялись размерами только длинный хозяйский дом и два дома для дружины. Приметой служил лишь огромный старый ясень, крона которого возвышалась над крышей большого дома и была видна издалека. Этот-то ясень и дал название усадьбе Аскргорд — Ясеневый Двор. Конунги фьяллей ценили усадьбу своих предков, но почти не жили в ней. По обычаю, летом они ходили в походы в чужие земли, а зимой ездили в свои земли, собирая дань, подолгу гостили в усадьбах хельдов.
Большую часть времени Аскргордом правила кюна Хёрдис. Никому из приходящих она не отказывала в гостеприимстве, будь то богатый купец на трех кораблях или оборванный бродяга, объявленный в каком-нибудь из других племен вне закона и изгнанный из родных мест. В усадьбе редко жило больше семидесяти-восьмидесяти хирдманов, но обитатели ее не боялись никого, даже Бергвида Черную Шкуру. Слава кюны Хёрдис охраняла Аскргорд надежнее высоких стен и железных ворот.
Туманным вечером дозорные на мысу разглядели корабль. Получив весть об этом, кюна Хёрдис даже не поднялась с места: сейчас ей не о чем было беспокоиться. В Аскргорде был сам конунг, ее сын. Вернувшись с Квиттинга, Торвард конунг был более замкнут и неразговорчив, чем обычно. Прошло не меньше месяца, а он все не говорил о новом походе. Кюна Хёрдис никогда ни о чем не спрашивала сына, и без расспросов зная самое главное: он потерпел на Квиттинге неудачу.
Услышав о корабле, Торвард даже обрадовался. Долгое сидение дома наскучило ему, он рад был хоть каким-то новостям. Несмотря на дождливую погоду, укрывшую весь фьорд завесой беловатого тумана, Торвард решил сам пойти его встретить. Набросив на плечи плащ из толстой шерсти, он вышел из гридницы, за ним потянулось с десяток хирдманов. Женщины остались у огня, ожидая, пока новости сами придут к ним в теплый сухой дом, а дети и подростки, которыхсырой холодный вечер не мог остановить, гомонящей стайкой побежали за конунгом. Предводительствовала ими, как всегда, четырнадцатилетняя Эйстла, незаконная дочка Ормкеля от одной из рабынь. Несмотря на низкое происхождение, Эйстла была самоуверенна и смела. И Ормкель, хотя и ворчал, все же признавал в ней свою кровь и любил в глубине души.
С моря Аскргорд не был виден, но от усадьбы до того места, где приставали корабли, было не очень далеко. Торвард со своими людьми был там даже раньше, чем подошел корабль. Прищурившись, Торвард разглядывал торговую снеку, более короткую и широкую, чем боевой корабль. Гребцов на ней было не больше двадцати человек, но на внутренних краях скамей сидело еще около пятнадцати. Все пространство возле мачты было завалено мешками и бочонками. На корме помещались тюки, плотно увязанные и старательно покрытые сшитыми тюленьими шкурами.
— Сам ты росомаха! — слышал Торвард позади себя насмешливый голос Эйнара Дерзкого. — Я тебя теперь так и буду звать — Хермунд Росомаха! Славного же охотника вырастил твой воспитатель!
— Протри глаза! — запальчиво отвечал ему звонкий юношеский голос. — Ты никогда не видел куницы! Конечно, для такой встречи нужно немало мужества! А тебя хватает только на то, чтобы дразнить девок!
— Нет, еще на то, чтобы дразнить твоего дядьку! — отвечал Эйнар. Он разговаривал с Хермундом, племянником Ормкеля Неспящего Глаза. — А это иной раз опаснее, чем тянуть за нос белого медведя!
— А белых медведей нет на свете, это все выдумки! — встряла Эйстла, на ходу перепрыгивая через лужу. Подол рубахи и полы плаща она при этом подхватила повыше, так что ее белые сильные ноги сверкнули в серых сумерках почти до колен. Изловчившись, Эйнар хотел дать ей подзатыльник, чтобы не лезла в спор мужчин, но девчонка увернулась и рассмеялась. Она редко могла спокойно пройти мимо Эйнара.
— Все-таки там росомаха! — не сдавался Хермунд, показывая на передний штевень корабля, медленно приближающийся в тумане. Воды во фьорде почти не было видно из-за тумана, и казалось, чтоэто волшебный корабль плывет по облакам.
— Да вы поглядите, мудрецы! — Баульв тоже не остался равнодушен к их спору. — Посмотрите, какая у них обшивка борта! Такие бывают только у хедмаров, а хедмары поклоняются лебедю и на всех штевнях вырезают только лебединые головы.
— Так это еще и лебедь? — недоверчиво изумился Хермунд. — Не хотел бы я попасть к хедмарам, если у них водятся такие страшные лебеди.
— Мне повезло с дружиной! — бросил через плечо Торвард, и все спорщики разом умолкли, слушая