щит, словно опасался, что жадные и вредные тролли снова вырвут его из рук хозяина. — Здесь вся долина паршивая. Если не весь полуостров. А ведь когда-то я бывал здесь. Пока… Ну, в общем, тут были неплохие места…

Торир смутился и не стал продолжать. Неплохие места встречались на Квиттинге до того, как двум конунгам вздумалось завладеть им, а третий не захотел отдавать своих владений. Исход их борьбы вызывал содрогание, но разве теперь поймешь — кто виноват?

— Ладно! — резко отозвался Торвард. — Что толку вспоминать о том, что было? Этим ничего не изменишь.

— Я тоже помню кое-что! — буркнул Ормкель. — И я за все золото Хеймира конунга не хотел бы вернуть это назад!

Может быть, ему вспомнилась битва перед Медным Лесом. Одна из последних битв, в которых был разбит конунг квиттов Стюрмир.

— Эй, помолчите-ка! — вдруг крикнул Хавард. По привычке все замолчали. Отблески костра освещали лицо Хаварда, он напряженно прислушивался к чему-то. И вдруг румянец сошел с его щек, лицо побелело так, что даже веснушки исчезли, как будто хотели от страха спрятаться поглубже под кожу. Такого откровенного страха никто не видел на лице воина. И всем остальным тут же стало не по себе.

— Что ты услышал? — с беспокойством спросил Ормкель. — Опять корабль на сорок скамей?

Но Хавард даже не заметил насмешки. У него волосы шевелились на голове, в глазах выступили слезы ужаса.

— Я слышу… — осипшим голосом прошептал он, задыхаясь, как будто чьи-то холодные цепкие пальцы уже взяли его за горло. — Слышу… Сам не знаю… Как будто земля шуршит, как будто копают без лопаты. Как будто что-то скрипит… Так кости скрипят… И еще что-то. Не знаю, как и сказать. Будите всех! И огня побольше!

Хирдманы уже и сами поспешно бросали в костер новые охапки хвороста. Люди со своим огоньком казались маленькими и беззащитными на темной огромной равнине, полной таинственного, невидимого зла! Темнота и неизвестность были страшнее любого врага. Каждый предпочел бы увидеть перед собой многосотенное войско, но светлым днем и состоящее из живых людей. А сейчас казалось, что во тьме прямо над головами людей возвышаются тяжелые фигуры великанов, тех самых, что были изгнаны отсюда людьми. Но они могут вернуться. А до зари и солнечного света так далеко!

И вдруг в темноте прямо перед костром появился свет. Бело-голубоватый призрачный свет засиял сначала бледным расплывчатым пятном, потом стал ярче, как будто лился в щелку приоткрытой двери. Свет разгорался все ярче. Теперь уже можно было разглядеть, что это светился старый, оплывший курган. Он стал вдруг почти прозрачным, и сквозь землю люди увидели, что весь курган состоит из наваленных в беспорядке человеческих тел, даже не тел, а каких-то страшных обрубков. И вот эти обрубки стали шевелиться, биться друг о друга. Земля раздалась, как будто открылась пасть чудовища, и ожившие мертвецы повалили наружу.

Не помня себя, фьялли повскакали на ноги и схватились за оружие. А мертвецы уже поднялись, и у каждого из них в руках был зазубренный меч или секира. На глазах у потрясенных фьяллей мертвецы наливались силой, их истлевшие тела делались плотнее, шаги тверже. На всех телах зияли страшные раны, у кого не хватало конечностей, у кого — даже головы, черная кровь блестела под призрачным светом земли. И вдруг они всем скопом кинулись на людей.

Фьялли испустили боевой клич, похожий больше на крик ужаса. На счастье, никто из них не побежал. Мгновенно образовав круг с костром посередине, фьялли встретили мертвецов ударами мечей и копий. Но их нельзя было убить одним ударом. В них уже не было жизни, их вело вперед злое колдовство, и силы их не иссякнут, пока это колдовство не кончится. Фьялли отбивались изо всех сил, кололи и рубили, но от всей их доблести сейчас было мало толку. Торвард разрубал мертвые тела сверху донизу, но две половины снова лезли на него уже с двух сторон. Густой трупный запах окутывал живых, не давал дышать. Это все было похоже на тяжелый кошмар без надежды на пробуждение.

Только разрубив мертвеца на мелкие кусочки, не оставив ни единой целой кости, можно было его остановить. Уже горы обрубков покрывали землю, но мертвецов не становилось меньше. Все новые и новые их толпы выступали из темноты, словно сама темнота их порождала.

Ормкель держал свой длинный меч двумя руками и рубил во все стороны. Старый ярл уже запыхался и дышал со свистом — давала себя знать давняя глубокая рана в груди, — но не намерен был отступать. Он не мог браниться, но весь поток его мыслей был одной непрерывной бранью. Да будет ли конец этой тухлой рати? Или они идут прямо из Нифльхейма?

Вдруг из темноты перед ним выросла огромная тень. Отблеск затухающего костра осветил черную бороду и багровое от натуги лицо с одним глазом. Правого глаза не было, потому что вся правая сторона лба и глаз были начисто снесены. Кровь из разрубленной головы заливала всю фигуру великана. Секира в его руке была занесена над самой головой Ормкеля.

Увидев чернобородого, Ормкель невольно вскрикнул и едва сумел увернуться от удара. Руки его делали привычное дело, но он был так потрясен, что едва не лишился сознания. За долгую жизнь ему приходилось встречаться с великим множеством противников и у многих отнять жизнь, но этого человека он помнил. Это был Гримкель Черная Борода, один из самых знатных квиттингских хельдов, двадцать лет назад собравший войско против фьяллей. И он, Ормкель, убил Гримкеля в битве двадцать лет назад где-то в этих местах. Именно его рукой был нанесен удар, снесший Гримкелю половину черепа.

Осознав это, Ормкель едва не упал, обессиленный ужасом и безнадежностью, — с ними бились те, кого они уже однажды убивали. Прошлая доблесть сейчас обернулась бедой.

— Тор и Мйольнир! — кричал где-то рядом Торвард, взывая к Рыжебородому Асу, покровителю племени фьяллей. — Гроза Великанов, взгляни на нас!

Высоко в темном небе гулко ударил гром и радостью отозвался в сердцах измученных фьяллей — Повелитель Битв услышал призыв Торварда. Сверкающая молния прорезала небосклон, яркая звезда пронеслась над полем битвы, белый свет вспышкой озарил темнеющий вдали ельник, так что можно было бы разглядеть каждое дерево на опушке, раскрытые холмы на равнине, выпустившие своих жителей. Что-то живое, то ли зверь, то ли тролль, мелькнуло на дальнем холме возле самой опушки и исчезло. А над равниной уже летела сияющая светом фигура в боевом доспехе: в кольчуге и шлеме, с длинным мечом в сильной руке. Словно плащ, неслась за ней грива блестящих черных волос, и фьялли закричали:

— Регинлейв! Регинлейв с нами!

Длинный меч в руке валькирии ударил по войску мертвецов, словно молния. От одного прикосновения небесного меча, в котором вечно жила сила молний, мертвецы рассыпались прахом. Словно паутину, Дева Битвы в мгновение ока смела мертвую рать с равнины, земля захлопнула свои многочисленные пасти. И все кончилось, словно вся эта битва была дурным сном. Только раны, нанесенные мертвым оружием, были настоящими. Эйнар Дерзкий, кривясь от боли и кусая губы, зажимал ладонью рану в предплечье. Торир лежал неподвижно, уронив разрубленную голову на расколотый щит. Дурное предзнаменование и клятва маленькой рыжей ведьмы оправдались: Ториру и Бедвару не придется увидеть завтрашний рассвет.

Костер давно погас, только три-четыре красных глаза тлеющих углей мигали в серой куче золы. Но на площадке было светло — меч валькирии сиял, как застывшая молния. Опираясь концом меча о землю, Регинлейв стояла неподвижно, и казалось, что сама она излучает теплое золотистое сияние.

— Регинлейв! — выдохнул Торвард и шагнул к ней. Его лицо блестело от пота, тыльной стороной ладони он смахнул со лба и щек намокшие пряди волос. По клинку его опущенного меча медленно, словно нехотя, сползали капли черной мертвой крови.

— Благодарю тебя за помощь! — с облегчением и радостью говорил Торвард. — Но ты могла бы появиться и пораньше! Ты знаешь — ни в одной битве я не испытывал страха, но биться с мертвецами…

— Не ты ли говорил, что я чересчур ухаживаю за тобой и не даю тебе проявить доблесть? — ответила валькирия. Голос ее был звучен и звонок, синие глаза сверкали на румяном лице с немного вздернутым носом. Но эта черта не портила ее, и вся ее фигура, по-женски стройная, но полная силы, была гордой и величавой. Черные кудрявые волосы красиво оттеняли высокий белый лоб, вились волнами по стальным колечкам кольчуги. — Не ты ли говорил, Торвард сын Торбранда, что тебя никто не считает