— Вот как? — Выпустив Ингитору, Торвард повернулся к нему. — Или ты стал ясновидящим?

— Нет, но здесь есть один торговый человек — он был в усадьбе Кларэльв как раз тогда, когда приплыл Снеколль, и слышал его первую беседу с Хеймиром конунгом. Он уплыл сюда на другое же утро и не знает, чем кончились их беседы. Но начало было…

— Что было в начале? — нетерпеливо спросил Торвард. Ему подумалось, что печаль в глазах Ингиторы связана с вестями от слэттов. — Что сказал Хеймир?

— Хеймир конунг и Эгвальд ярл требуют, чтобы ты вернул им Ингитору, и только после этого согласны говорить обо всем остальном.

— Этого не будет, — спокойно сказал Торвард и посмотрел на Ингитору. — Дева-Скальд сама выбирает, куда и к кому ей отправиться. Она не рабыня и не вещь, чтобы торговаться из-за нее. И если Хеймир конунг и его сын не могут этого понять, я сам им это объясню.

Целый день в усадьбе была суета. Торвард конунг рассказывал о делах на Квиттинге, ярлы и хирдманы отчитывались в порученных делах, Одда показывала, как выросла ее девочка, и хвасталась золотой цепью.

Только под вечер Ингитора сумела наконец поговорить с Торвардом наедине. Он сам зашел за ней в девичью и решительно захлопнул за собой дверь.

— Что с тобой случилось? — спросил Торвард, обняв ее за плечи. — Я вижу, что ты чем-то недовольна.

— Разве так? — Ингитора улыбнулась.

— Ты меня не обманешь. Я тебя слишком хорошо знаю.

Ингитора подумала, что это правда — не так уж давно они были знакомы, но понимали друг друга, как будто у них был один ум и одно сердце на двоих. А ей предстояло разорвать их общее сердце пополам.

— Не могу представить, чтобы тебя здесь кто-то обидел! — сказал Торвард, глядя ей в глаза, стараясь там увидеть то, о чем она почему-то не хотела говорить. — Тут все до последнего раба знают, что ты значишь для меня.

— Там на Квиттинге правда все так хорошо, как ты рассказывал в гриднице? — спросила Ингитора, не зная, как начать.

— Так это Квиттинг тебя так обеспокоил? Я всегда говорю правду своим хирдманам. Они должны знать, на что идут. А на Квиттинге мне пришлось сжечь три или четыре усадьбы. Не бойся, я выпустил женщин, детей, рабов и всех, кто пожелал сдаться. Большинство мелких усадеб даже не сопротивлялось. Квиттам тоже надоела жизнь взаперти, под властью колдунов, ведьм и сумасшедшего Бергвида. Они согласны жить под твердой рукой, даже если это будет моя рука.

Торвард вспомнил о чем-то и стал серьезным.

— Ты лучше меня знаешь Хеймира конунга, — сказал он. — Как ты думаешь — он правда заупрямится и будет требовать, чтобы ты вернулась? Он ведь думает, что я держу тебя здесь силой!

— Хеймир никогда не стал бы упрямиться, если бы не Эгвальд. Я знаю — я для него то же самое, что твой Дракон Битвы для тебя. Пока я здесь, ты для него самый первый враг. Хуже Бергвида, хуже колдунов, хуже самого Фенрира Волка и Мировой Змеи.

— Но ему придется смириться с тем, что ты здесь, — раздраженно ответил Торвард. — У него слишком плохая память. Я на его месте не так бы задирал нос перед человеком, который взял меня в плен и отпустил без выкупа.

— А он наверняка говорит всем, что на твоем месте не гордился бы победой, одержанной с помощью колдовства, — мягко сказала Ингитора.

Торвард дернул плечом, но ничего не сказал.

— Так или иначе, другого выхода для него я не вижу, — сказал он чуть погодя. — Пусть Хеймир думает, кто из них двоих правит слэттами — он сам или его сын. Пока мой отец был жив, я не стремился заставить его все делать по-моему.

— Но Эгвальд не смирится, — тихо продолжала Ингитора. Она все надеялась, что Торвард сам поймет ее.

— Так что же делать? — Торвард внимательно посмотрел ей в глаза. Он понимал, что она хочет что-то сказать, но не решается. — Что ты придумала?

— Я вижу только один выход. Я должна вернуться к… к слэттам, — выговорила Ингитора. У нее все же не хватило духу сказать «вернуться к Эгвальду».

Но Торвард прекрасно понял, что она хотела сказать.

— Этого не будет! — резко сказал он. — Даже если Эгвальд не просто откажется идти на квиттов, но и пойдет прямо на меня, я не отдам ему тебя. И даже не думай об этом.

— Иначе нельзя, — тихо сказала Ингитора. Она и не ждала, что Торвард легко согласится с ее решением. Но еще нужно было объяснить ему, что она, желая вернуться к слэттам, подчиняется не воле Эгвальда, а воле богов.

— Не ждал я от тебя таких слов! — горячо продолжал Торвард. — Ты уже, как мне думается, достаточно хорошо меня знаешь. Неужели ты могла подумать, что меня испугают угрозы Эгвальда и даже его отца? Да пусть они хоть всем племенем приходят ко мне на боевых кораблях, посмотрим, кого потом…

— Ты забываешь, что это и мое племя! — воскликнула Ингитора, перебивая поток его горячей речи. — Ведь на этих кораблях будут мои соплеменники. И эта война не кончится никогда! Разве ты этого хочешь?

Торвард промолчал. Ему не пришло бы в голову отказаться от войны, но сейчас он вдруг понял, что Ингитора хочет чего-то не того, чего хочет он сам.

— А ты… Ты хочешь вернуться к ним? — медленно спросил он. Лицо его помрачнело и замкнулось.

— Я хочу… — Ингитора старалась не смотреть на Торварда, чтобы не огорчаться еще больше. Сердце ее болело, но другого пути не было. — Я хочу, чтобы эта война наконец кончилась! Чтобы мир был и у слэттов, и у фьяллей, и у квиттов! Я хочу, чтобы дочери не встречали мертвые тела своих отцов из походов!

— Ты не любишь меня? — тихо спросил Торвард, исподлобья глядя ей в лицо, на ее опущенные веки. Для него был важен только этот вопрос.

— Я тебя люблю! — Ингитора посмотрела ему в глаза, и он видел, что это правда. — Я тебя люблю, но… Если я останусь с тобой, то Эгвальд никогда не простит нас. Он возненавидит и тебя, и меня, и тогда он точно приведет сюда все то войско слэттов, которое собрал на Бергвида.

— Неужели ты боишься! — Торвард крепко взял ее за плечи, не зная, где найти такие слова, чтобы ее убедить. — Пусть приводит! Пусть хоть все десять племен…

— Да нет же, нет! — в отчаянии перебила его Ингитора, видя, что он все-таки ее не понимает. Да и как ему понять ее, когда она сама едва начала понимать себя? Ему, мужчине, воину, с самого детства знающему, что слава конунга в том, чтобы одерживать победы над врагами, а лучшая смерть для конунга — смерть на поле битвы, среди своих преданных воинов. Как объяснить, что она любит его и хочет быть с ним, но приходится выбрать совсем другое?

— Послушай! — умоляюще заговорила Ингитора, положив руки на грудь Торварду и снизу заглядывая ему в лицо. — Послушай! В тот день, когда Одда нашла золотую цепь, я видела на берегу дух моего отца. Он сказал, что не требует от меня мести тебе…

— Вот видишь! — обрадованно перебил ее Торвард. До сих пор он боялся в душе, что его вина в смерти ее отца мешает Ингиторе довериться ему целиком и подать ему руку перед ликами богов. — Значит…

— Послушай, это еще не все! — поспешно перебила его Ингитора. — Еще он сказал, что я должна помочь прекратить войну за Квиттинг. А для этого нужно, чтобы фьялли и слэтты помирились между собой. А для этого нужно, чтобы я вернулась к Эгвальду. Послушай! Я отказалась от мести тебе, и мой отец простил меня. Но я не могу ослушаться его, если он требует, чтобы я вернулась к слэттам и тем помогла кончить войну. Дух отца требует этого от меня, я не могу нарушить его волю!

Торвард выпустил ее плечи, резко развернулся и отошел. Ингитора испугалась, что он совсем уйдет,