на север. Прощаясь с Вальборг, ее отец и брат были уверены, что дней через пять, не позже, она уже будет дома. Но все получилось иначе.
Под вечер первого дня за правым бортом показался длинный пологий остров, лежащий в пяти перестрелах от берега. На нем темнели заросли кустарника, а по просторным луговинам, занимавшим большую часть острова, бродили козы и овцы, отправленные сюда на лето здешними раудами.
— Посмотри туда! — сказал Рагнар Эльвиру. — На твоем месте я предпочел бы ночевать на острове, а не на берегу.
— Почему? — удивился Эльвир. — Я не раз плавал здесь, и всегда мы ночевали на берегу.
— Сейчас это было бы неразумно. Мы еще не так далеко уплыли от Квиттинга, чтобы быть спокойными. Не забудь, ты везешь дочь конунга. Кто-то из ваших недругов мог прослышать о ее путешествии. Если такой недруг найдется, то ночью нас будут искать как раз на берегу. На острове нас искать не сразу догадаются. И уж точно никто не подкрадется к нему незамеченным.
Эльвир призадумался. В словах старого фьялля было немало правды.
— Там, конечно, есть несколько злых козлов, но не вам их бояться, — с усмешкой кончил Рагнар. — У них ведь не позолоченные головы.
— Я и с позолоченными головами не боюсь! — отрезал Эльвир. Он не был в битве в Аскрфьорде, но на его гордости ее печальный исход тоже оставил болезненный след. — Как рассудит кюн-флинна…
— Я думаю, Рагнар прав, и нам лучше сделать так, как он сказал, — подтвердила Вальборг. — Ночевать на острове гораздо безопаснее.
Эльвир приказал править к острову. Козлы и бараны, напуганные множеством чужих людей, убежали на другой конец острова, а дружина Эльвира набрала сушняка, развела костер, стала готовить ужин. И никто не заметил, как кюн-флинна Вальборг, помешивая кашу, выронила туда несколько капель какой-то жидкости из игольника, висевшего у нее на груди.
После ужина хирдманы устроились на ночлег. Выставив дозорных, заснул и сам Эльвир. Он не видел, что дозорные повалились на траву почти сразу же вслед за ним. А в ночной темноте к островку тихо подошел на веслах корабль ожидаемого злоумышленника — Снеколля Китового Ребра. Кюн-флинна Вальборг с одной служанкой и Рагнар поспешно поднялись на борт. Туда же хирдманы Снеколля затащили все до одного весла с «Ворона».
— Это ты хорошо придумал, Рагнар, увезти у них весла! — бормотал Снеколль, оглядывая при луне темные очертания «Ворона». — Жаль было бы портить такой хороший корабль.
— Вели лучше сталкивать «Козла»! — шепотом ответил ему Рагнар. — Нам нужно до рассвета миновать Кларфьорд и уплыть от него подальше.
«Козел» почти неслышно заскользил по блестящему лунному морю, а хирдманы Эльвира проспали глубоким сном до следующего дня, самого полудня. Проснувшись, они обнаружили, что кюн-флинна пропала, что исчезли также весла, и они, видя вдалеке берег, не могут до него добраться. Может быть, Торвард конунг и способен проплыть пять перестрелов под водой, но среди хирдманов Эльвира Красноносого таких героев не нашлось. И они провели на Бараньем острове еще три дня. Те самые три дня, за которые похититель кюн-флинны сумел бы доплыть до самого Скарпнэса и оказаться на западном побережье Квиттинга. А там уже было гораздо ближе до фьяллей, чем до слэттов.
Под вечер третьего дня на севере показался корабль. Люди Эльвира сбежались на берег, крича и размахивая руками. Корабль приблизился: это оказался не слишком большой, но крепкий боевой корабль с головой коршуна на переднем штевне. Подойдя поближе, он замедлил ход. Как видно, хозяева корабля сомневались, стоит ли подходить к острову. Скопище обозленных людей не внушало доверия, а рослый красноносый бородач, оравший громче боевого рога и махавший над головой плащом, и вовсе был похож на тролля, заклинающего бурю.
Наконец хозяева корабля расслышали имена Хеймира конунга и Эльвира Красноносого и пристали к берегу.
— Конечно, я отвезу вас к Хеймиру конунгу! — ответил хозяин на крики Эльвира. — Я сам туда и направляюсь. Мое имя — Оттар Три Меча, я хозяин усадьбы Льюнгвэлир, а это мой корабль «Коршун». У меня почти пять десятков человек, и я хочу присоединиться к войску конунга.
Крики хирдманов сразу стихли. Название усадьбы Льюнгвэлир всем было знакомо.
— Что-то ты долго добирался! — проговорил озадаченный Эльвир. — Как бы конунг не уплыл без тебя! А тебе было бы досадно опоздать — ведь ты раньше нас всех стал недругом конунга фьяллей!
— Раньше я не мог — человеку требуется известное время, чтобы справить свою свадьбу! — надменно ответил Оттар, не понимая, почему этих людей так занимают его дела.
— Свадьбу? На ком же ты женился?
— Я взял в жены хозяйку усадьбы, Торбьёрг. Она овдовела несколько месяцев назад…
— Эге! — перебивая его, воскликнул один из хирдманов. — Посмотрите на этого человека! Ведь это отчим нашей Девы-Скальда, из-за которой все и началось!
— Девы-Скальда? — Оттар обернулся. Лицо его стало неподвижным — он до сих пор не мог простить Ингиторе ее побега из дома и испугался, что сейчас скажут что-то нелестное для него.
— Ну да, верно! Служанки кюн-флинны говорили, что она родом из усадьбы Льюнгвэлир. И что ее хотели там выдать замуж, да жених…
— Это не ваше дело! — оборвал говорившего Оттар.
— Помолчите! — велел своим людям Эльвир. — Похоже, что мы говорим с отчимом нашей будущей кюны. Не мешало бы быть с ним повежливее.
— А ты уверен, что мы говорим не с отчимом будущей кюны фьяллей? — возразил ему хирдман.
Оттар только переводил взгляд с одного лица на другое, мало что понимая и не в состоянии разобраться, к добру или к худу для него сложилась судьба. Одно он понял несомненно: Ингитора нашла мстителей и без него. А за первого мужа своей жены мстить не положено. Нет такого закона, это вам любой знаток скажет.
Близкая осень все настойчивее напоминала о себе утренними заморозками — когда Ингитора шла через двор в хлев или к погребу, ее дыхание превращалось в белый пар. На березах, которых вокруг усадьбы Трехрогий Фьорд росло множество, в зеленых прядях ветвей все больше мелькало желтых листьев. Лето подходило к концу. Всего один раз сменится луна — и годовое колесо повернется на зимнюю сторону.
С трудом верилось, что прошло столько времени. Дни Ингиторы в Трехрогом Фьорде были все похожи один на другой. После бурного и полного событий лета спокойствие казалось непривычным, настораживало. Как будто буря на миг затихла, набираясь новых сил.
Ингитора присматривала за служанками, помогая хозяйке, жене Ульвкеля Бродяги, болтала с женщинами, подолгу сидела с Оддой, глядя, как та возится со своей девочкой. За прялку или шитье Ингитора не бралась: какой-то тайный голос в душе шептал ей, что еще рано считать данный обет исполненным или отмененным. Сага о ее мести еще не была завершена. Что-то еще ждало впереди.
Торварда конунга они почти не видели — он пропадал с дружиной где-то в просторах квиттингских лесов и пустошей. Ингитора скучала по нему, жизнь казалась ей пустой и тоскливой. И если бы она знала, что впереди их ждет счастье, она нашла бы в себе силы ждать не то что до зимы, но хоть целый год, хоть три года. Но никакой уверенности у нее не было — ни в хорошем, ни в дурном. И за все это долгое время она не сложила ни одной стихотворной строчки. У скальда должна быть цель, придающая сил его вдохновению, — у Ингиторы больше не было никакой цели.
В один из погожих дней она вышла прогуляться к морю. Близился срок, когда Торвард обещал вернуться, чтобы узнать, нет ли вестей от слэттов. Ингитора ждала этих вестей с не меньшим нетерпением. Она боялась, что Снеколль ненароком выдаст Эгвальду что-то такое, что еще хуже запутает все дела. Конечно, самым надежным способом склонить Хеймира конунга и Эгвальда к миру было ей самой поехать и убедить их, но Ингитора не решалась этого сделать. Она верила в любовь Эгвальда и знала: пока она здесь, он вынужден будет даже против воли хранить верность всем обещаниям, которые дал Торварду.
Вместе с ней пошли хозяйские дети — Ингитора до сих пор путала, кто из мальчиков и девочек числом не меньше десятка приходится законными детьми Ульвкелю, а кто побочными, и обращалась со
