ряд маленьких белых пятнышек, грудь и живот были желтовато-оранжевого цвета. Больше всего у белок мне понравились хвосты. Сверху они были слабо окрашены черным и белым цветом, но снизу отливали яркой оранжево-красной окраской. Пока белки мчались по веткам, хвосты их были приподняты кверху, но при каждой остановке они выгибались над спиной и кончик хвоста касался носа. Остановившись, белки некоторое время сидели, быстро вращая хвостами, яркая окраска которых создавала полное впечатление мигающей на сквозняке свечи. С полчаса наблюдал я за прыжками белок на дереве, редко приходилось мне быть свидетелем такой трогательной игры двух животных. Медленно переходили они с дерева на дерево, я осторожно следовал за ними, не отрывая бинокля от глаз. Внезапно, к великому моему огорчению, я наступил на сухую ветку, которая громко хрустнула: белки замерли, самец снова закричал, но это был уже не мягкий ласковый звук, а резкий предостерегающий возглас. В следующую минуту они скрылись, и только легкое движение ветвей указывало, что здесь совсем недавно находились живые существа.

Я был очень доволен своим первым днем пребывания на новом месте: в течение нескольких часов я увидел сервала и двух редких белок — для начала более чем достаточно. Я предположил, что животные в этих горах редко видели людей и поэтому гораздо смелее, чем на низменности. Сказывалось и то, что здесь не было сплошного лесного массива, многочисленные поляны и скалы давали больше возможностей находить зверей и приближаться к ним.

Пока я был занят этими мыслями, лесная тишина вдруг была нарушена душераздирающим криком, за которым последовали взрывы сумасшедшего, леденящего душу хохота. Прокатившись между деревьями и отразившись многочисленным эхо, хохот перешел в тяжелые, протяжные стоны и постепенно затих. Я стоял неподвижно, чувствуя, как от страха волосы на голове встают у меня дыбом. Мне приходилось в различное время и в различных условиях слышать ужасные крики и звуки, но по одновременной их концентрации только что услышанное не имело себе равного в прошлом. Такими, вероятно, должны быть во много раз усиленные крики жертв самых страшных пыток в тюремных застенках. После нескольких минут наступившей тишины я набрался мужества и медленно пошел по направлению услышанных криков. Вскоре, на значительно большем расстоянии, снова повышались взрывы дикого смеха, прерываемые пронзительными криками. Я понял, что не смогу догнать убегающих крикунов, кем бы они ни были. И тут я вдруг догадался, каково происхождение этих звуков: я слушал вечернюю серенаду стада шимпанзе. Иногда я слышал смех и крики шимпанзе, находившихся в заточении, но концерт целой группы этих обезьян, многократно усиленный и отраженный лесным эхо, был для меня новинкой. Я готов предложить пари каждому желающему, даже имевшему уже дело с шимпанзе, что он не сможет прослушать вечернюю песню стада этих обезьян, не испытав при этом чувства страха.

После нескольких дней нашего пребывания на Нда-Али я немного изучил привычки шимпанзе. Рано утром они обычно кричали и смеялись высоко в горах между крутыми скалами. К полудню спускались ниже, в чащу густого леса, где можно укрыться от палящих солнечных лучей; в это время они бывали очень молчаливы. Вечером обезьяны спускались к большой горной террасе, на которой расположился наш лагерь, и устраивали продолжительный, действовавший на нервы концерт. С наступлением темноты шимпанзе умолкали, лишь изредка раздавалось случайное взвизгивание какой-нибудь одной обезьяны. Шимпанзе неукоснительно соблюдали распорядок дня, и в зависимости от того, из какого места доносились их крики, можно было безошибочно определять время.

Вернувшись в лагерь, я увидел, что птицелов успел поймать двух птиц. Первая из них, лесная малиновка, мало меня заинтересовала, так как у Джона было уже несколько представителей этого вида. Вторая, желтовато-серая маленькая пичужка с крапчатой грудкой почти ничем не отличалась от обыкновенного английского дрозда. Она была настолько неинтересна, что у меня появилось желание отпустить ее на волю; после недолгих размышлений я решил на всякий случай отправить обеих птиц к Джону. Один из носильщиков отправился в Бакебе с наказом рано утром вернуться обратно в лагерь. На следующее утро он принес мне записку от Джона. Я узнал, что невзрачная маленькая птичка оказалась крайне редко встречающимся земляным дроздом, который существенно дополнял коллекцию ранее пойманных птиц. Джон умолял меня поймать как можно больше представителей этого редкого вида дроздов. Поняв, что я чуть не выпустил уникальную птичку, известную ученым под названием Geokichla camerunensis, я почувствовал, как у меня на лбу выступили капельки пота. Поспешно вызвав к себе птицелова, я сообщил ему, что за каждого пойманного земляного дрозда он будет получать дополнительную плату.

— Вы имеете в виду птицу с красными перьями спереди? — спросил он.

— Нет, я имею в виду птичку с пятнышками на груди.

— Но вы мне вчера сказали, что такая птица вам больше не нужна, — с полным знанием дела напомнил мне птицелов.

— Да, я знаю. Но сейчас я хочу иметь много таких птиц.

— Хорошо, сэр, — уныло ответил юноша и отошел, поражаясь, очевидно, странному ходу мышления у белых людей.

Во время завтрака появился Тэйлор, сопровождаемый коренастым молодым парнем с худощавым выразительным лицом и пристальным взглядом светло-карих глаз. За ним по пятам следовали четыре разномастные долговязые лохматые собаки, подозрительно озирающиеся по сторонам.

— Это охотник, сэр, — объяснил Тэйлор, — он привел своих собак.

Поздоровавшись с охотником, я спросил, как он охотится с собаками. Вместо ответа он раскрыл висевшую за спиной сумку, достал оттуда четыре маленьких деревянных бубенчика и повесил их на шею собакам. При каждом движении собак раздавались мелодичные громкие звуки. Лишь после этого охотник ответил на мой вопрос:

— Собака находит след зверя и бежит по следу. В лесу мы плохо видим, но слышим звуки бубенчиков, идем за собакой и находим зверя.

Я решил, что такая охота должна быть очень долгой и утомительной, но один раз все же стоило испытать этот способ.

— Хорошо, сейчас пойдем в лес на охоту.

В лес отправились большой компанией. Кроме меня, Тейлора и охотника с нами шли трое слуг с мешками и сетями. Собаки бежали впереди, громко фыркая и принюхиваясь. Первый час не принес никаких происшествий. Иногда собаки находили что-либо съедобное, и между ними завязывалась шумная борьба. По окончании ее движение продолжалось в том же порядке. Я начал уже ругать про себя Тэйлора за его глупую затею, как вдруг самая маленькая собака опустила морду к земле, несколько раз возбужденно тявкнула и опрометью бросилась в густые зароди кустарника. Вся свора с громким лаем бросилась за ней и исчезла в кустах. С ободряющими криками охотник кинулся в самую гущу лиан и колючек. Тэйлор и вся свита последовала за ним. Мне оставалось только догонять их. Проклиная собак, вздумавших найти след в таком неподходящем месте, я пробирался по зарослям, спотыкаясь и непрерывно натыкаясь на колючки и ветки.

Вскоре я догнал моих спутников, легко и свободно бежавших между деревьями и кустами. Бубенчики впереди нас звенели не переставая, изредка слышалось короткое тявканье собак.

Мне казалось, что мы бежали несколько часов подряд. Когда охотник наконец остановился, не слышно было ни лая собак, ни звона бубенчиков. Весь мокрый от пота, я задыхался и с трудом заглатывал воздух. Охотник несколько раз пронзительно крикнул, но ответа не последовало: мы потеряли собак. Я лежал на земле, радуясь неожиданной передышке, с трудом приходил в себя и удивлялся, как мое сердце выдержало такой темп бега. Охотник и Тэйлор скрылись в лесу, вскоре их громкие крики заставили нас подняться. Подойдя к ним, мы услышали вдалеке слабый звон бубенчиков. С каждой минутой звон этот становился громче, скоро послышался и заливистый лай собак. Теперь мы бежали под гору, земля была покрыта крупными камнями и павшими деревьями, что очень затрудняло нам путь. Выбежав на маленькую поляну, я обнаружил удивительную картину: собаки собрались у подножия небольшой, заросшей мохом и бегонией, скалы высотой около тридцати футов; лая и рыча, они высоко подпрыгивали, стремясь дотянуться до выступа на расстоянии десяти футов от земли. На этом выступе, размахивая хвостом и громко шипя, лежал огромный варан. Меньше всего ожидал я встретить варана в горах, так как находился под впечатлением, что эти крупные ящеры живут только возле больших рек. Но я не ошибся, это действительно был варан. Хвост его достигал пяти футов длины, огромное тело опиралось на короткие лапы, длинный чешуйчатый хвост изготовился для удара; дыхание со свистом вырывалось из пасти,