домом лужайке, проявив тем самым свою зловредность. Как-то утром мы застали нашу маленькую подружку в совершенном отчаянии из-за того, что на ее драгоценный садик напала банда рыб-попугаев. Эти крупные, кричащей зелено-сине-красной расцветки рыбы со ртами, напоминающими клюв попугая, словно стая жадных разноцветных индийских крокодилов нагло слоняются вдоль рифа; когда они, срывая водоросли с кораллов, острыми клювами царапают риф, раздается очень громкий неприятный скрежет. Рыб было так много, что наша малышка растерялась, не зная, с какой начать атаку.

К тому же у разбойников была четко выработанная стратегия. Один из них, на полной скорости подлетев к саду, начинал рвать водоросли на глазах хозяйки, а та, хотя и была раз в двадцать меньше, тут же бросалась на обидчика и выдворяла его со своей территории.

Но пока рыбка была занята одним непрошеным гостем, другие члены шайки дружно опустошали сад. Возвратившаяся хозяйка снова кидалась в бой, и все повторялось сначала. К счастью, прибыв на место, мы спугнули рыб-попугаев до того, как им удалось нанести саду значительный урон. Но, несмотря на оказанную поддержку, наша знакомая так и не прониклась к нам доверием. Где-то втайне она подозревала, что Ли сидит на особой, состоящей в основном из водорослей, диете и потому имеет виды на ее собственность; вот почему, стоило Ли подплыть слишком близко к ее сокровищу, рыбка тут же бросалась яростно его защищать.

Среди множества достойных всяческого внимания сторон жизни кораллового рифа не было ни одной, столь интригующей и озадачивающей, как половая жизнь синеголового губана. Если Фрейд полагал, что половая жизнь средней человеческой особи очень сложна, то он получил бы нервное расстройство, доведись ему подвергнуть психоанализу эту рыбу. Уже одно то, что определить пол губана практически невозможно, заставило бы призадуматься известного психоаналитика.

В ранней юности синеголовые губаны вовсе не синеголовые. Сколько бы вы ни пытались выяснить почему, вам так и не удастся докопаться до истины. Молодые губаны желтые и совсем непохожи на своих родителей.

Однако не следует отчаиваться. Когда они подрастают, их окраска резко меняется, и они становятся густо-синего цвета с светло-синей головой. Затем самец облюбовывает среди кораллов участок и в ожидании дам защищает его от всех пришельцев. Огромный сексапильный губан способен ежедневно «спариваться» с сотней самок — факт, на фоне которого все сногсшибательные подвиги легендарных героев-любовников выглядят просто детским лепетом. Совершенно потерявшие голову дамы находят его неотразимым и толпами валят в его апартаменты. Вот здесь-то и начинаются сложности. Молодые самцы, слишком юные и неопытные для того, чтобы обзавестись собственным гаремом, болтаются вблизи дома взрослого самца, поджидая самок.

Группы юных самцов заставляют самку резко всплывать вверх, так что она выметывает икру, которую они тут же оплодотворяют. Естественно, ничего хорошего из этого не получается, и это с полным правом можно назвать стрельбой из пушки по воробьям. Чтобы иметь право приглашать к себе дам, молодой губан должен выбрать себе участок и уметь его защищать, а для этого нужно вначале подрасти, сменить цвет и получить собственную жилплощадь.

А теперь посмотрим, как ведет себя самка губана. Несомненно, количество икринок и соответственно полученных из этих икринок мальков довольно мало по сравнению с тем, которое в состоянии оплодотворить взрослый самец. Что же делает самка? Нечто, на наш взгляд, фантастическое и совершенно обычное для губанов: она меняет пол, то есть из желтой самки превращается в огромного, мощного синего самца, способного захватить и защищать собственный участок. Все это она проделывает необычайно ловко и вскоре ежедневно «спаривается» с десятками других самок. Это, на мой взгляд, полная и неоспоримая победа обитателей подводного царства в борьбе за женское равноправие. В общем, любовь в мире губанов — это некое магическое действо, разобраться в котором натуралисту-любителю поначалу очень сложно.

Мы отсняли для нашей программы и защиту приусадебного участка помацентровыми, и невероятную половую жизнь синеголовых губанов, и многое-многое другое. Однажды Аластер так увлекся, что начал руководить подводными съемками, забыв, что трубка акваланга — не мегафон; в результате он чуть не утонул. В целом же съемки этой серии прошли без особых происшествий и фильм получился удачным.

Нашей следующей съемочной площадкой должен был стать остров Барро-Колорадо, а так как мы с Ли знали, что для сбора группы потребуется несколько дней, то решили провести их на островах Сан-Блас. Редко где в наши дни встретишь столь первозданную идиллию. Одно лишь омрачало жизнь — предстоящий разговор с хозяином отеля, Израилом. Мне не часто приходилось выяснять отношения с хозяевами отелей, но на сей раз я имел достаточно оснований. В конце концов, мы не возражали против песка на полу и того, что сами стелили себе постели — в том случае, когда удавалось найти белье; мы не сетовали, когда в душе вдруг резко прекращалась подача морской воды из-за того, что трубы были наглухо забиты креветками; мы не возмущались, когда из-за отсутствия двух шурупов наш унитаз взбрыкивал, словно необъезженная лошадь, грозя сломать тонкую бамбуковую перегородку и низвергнуть нас прямо в морскую пучину. Напротив, мы готовы были закрыть глаза на все эти мелкие неудобства, очарованные прелестью острова. То, что не укладывалось ни в какие рамки, было наше питание. К завтраку, состоящему из кофе, тостов, джема и кукурузных хлопьев, у нас не было никаких претензий, зато остальные трапезы наполняли нас отчаянием. Решив быть твердым, но справедливым, я отправился к Израилу.

— Израил, — с приветливой улыбкой обратился я к нашему хозяину, — я хотел бы поговорить с вами о нашем питании.

— А? — спросил Израил. В разговоре с ним приходилось соблюдать большую осторожность, так как его знания и навыки английского языка были на самом примитивном уровне, и поэтому всякое привнесенное в его жизнь новое понятие могло сделать его речь столь же невразумительной, как у Аластера.

— Пища, — сказал я. — Завтрак очень хорош.

Он расцвел.

— Завтрак хорошо, а?

— Очень хорош. Но мы находимся здесь уже две недели, Израил, вы понимаете? Две недели.

— Да, две недели, — согласился он.

— А что мы едим каждый день во время ленча и обеда? — спросил я.

Он подумал.

— Омар, — ответил он.

— Вот именно, — сказал я. — Омар, каждый день омар. Омар на ленч, омар на обед.

— Вы любить омар, — обиженно проговорил он.

— Раньше любил, — поправил я его. — Но теперь мне хотелось бы попробовать что-нибудь другое.

— Вы хотеть что-нибудь другое? — переспросил он, чтобы убедиться.

— Ну конечно. Например, осьминога.

— Вы хотеть осьминог?

— Да.

— Слушаюсь. Я давать вам осьминог, — пожав плечами, сказал он.

И в течение следующих пяти дней дважды в сутки нам подавали осьминога.

В день нашего отъезда, когда мы сидели в саду отеля за прощальной трапезой, перед нами неожиданно возник Израил. Обычно невозмутимый, он казался необычайно взволнованным и обрушил на меня потоки малопонятных английских фраз, все время показывая на только что прибывшее каноэ, где сидели несколько ярких и красочных, словно ворох орхидей, женщин и детей, с которыми он оживленно переругивался. Сообразив, что не мы были причиной столь бурного гнева, я попросил его говорить помедленнее и только тогда смог уловить смысл рассказа.

Вчера с соседнего острова, лежащего примерно в миле от нас, приплыл на своем каноэ индеец, чтобы отметить какое-то событие. Поздно вечером, где-то около десяти, он, изрядно выпив, с трудом отправился восвояси. Дома он так и не появился. На рассвете его жена, посадив в каноэ свою мать и детей, отправилась на поиски мужа. Все, что они нашли, — плывущее вдоль рифа пустое каноэ. Тогда они прибыли сюда, чтобы сказать Израилу, что он и есть истинный убийца, потому что продал тому спиртное, и