и ты. Когда я была на улице, чаем не пахло. Значит, судно недавно пришло. Собака неопасна вот почему: если бы у нее было хоть какое-нибудь чувство собственного достоинства, она была бы чистой. А собаке без достоинства не до кошек.

Питер снова сказал то, что нужно:

– Какая ты умная, Дженни!

Дженни замурлыкала, заглушая грохот подводы, и весело крикнула:

– Пошли!

Они не шли и не бежали, а двигались короткими перебежками, и Дженни объясняла:

– Никогда ниоткуда не уходи, если не знаешь, где спрятаться. На открытом пространстве не задерживайся, перебегай с места на место. Если район знакомый, это нетрудно.

Так добрались они до открытых железных ворот. Дженни заранее определила, что открыты они, потому что недавно пришел поезд и двигаться стало много легче – прямо под вагонами.

Хибарка старичка-сторожа стояла на самом краю. Вид у нее был самый приветливый, а по обеим сторонам двери в длинных ящиках цвела герань.

– Он дома, – сказала Дженни и громко замяукала.

Бедно одетый старичок с пышными усами тут же появился на пороге.

– Вот тебе на! – сказал он. – Полосатенькая пришла, не забыла Билли Гримза!.. И дружка привела! Кис-кис-кис…

Питер заметил, что его снежно-белые волосы давно не стрижены, щеки красные, как яблоки, руки узловатые и темные, а глаза голубые, печальные и очень добрые.

«Какой старый! – подумал Питер. – А похож на мальчика…»

Дженни снова замяукала, я старичок сказал:

– Молочка хотите! Сейчас, сейчас…

– Слыхал? – воскликнула Дженни. – Я поняла слово «молочко».

– А я понял все, – сказал Питер.

– Неужели ты все у них понимаешь? – удивилась Дженни.

– Конечно, – ответил Питер. – Я же сам из них.

Тут старичок вынес к дверям большое блюдце и бутылку.

– Вот и мы, – сказал он. – Молочко хорошее, свежее… Пейте, киски, пейте!..

– Лучше бы в дом не заходить, – сказала Дженни. – Здесь бы и выпили…

Но старичок поставил блюдце по ту сторону порога, и она сдалась, тяжело при этом вздохнув.

Питер кинулся к блюдцу, сунул мордочку в молоко и сразу стал чихать.

– Так я и думала! – вскричала Дженни. – Надо не пить, а лакать!

– Де убею, – проговорил Питер. – Даучи бедя…

Дженни перешла на его сторону блюдечка, опустила голову, и ее розовый язычок замелькал с немыслимой быстротой.

Мистер Гримз засмеялся:

– Манерам тебя учат? Ничего, со всяким бывает…

Питер попытался лакать, но молоко стало выплескиваться на пол.

– Ах, забыла! – пришла на помощь Дженни. – Ты выгибаешь язык ложечкой вверх, а надо крючком вниз.

– Что ты такое говоришь! – возроптал Питер. – Ложечка зачерпнет молоко, а крючок – нет. Да я и не сумел бы, язык не вывернуть.

– Мальчику не вывернуть, а ты – кот, – сказала Дженни. – Лакай!

Питер послушался и, к своему удивлению, почувствовал вкус молока. Он жадно лакал, пока не вспомнил, как было с мышью, и отошел в сторонку.

Дженни вознаградила его чарующей улыбкой и долакала блюдечко, а он тем временем стал осматривать комнату. Стояли тут кровать, полка, стул и стол, а на столе – маленький приемник и старый будильник. По самой середине торчала толстопузая печка, из которой прямо в потолок шла ржавая труба. Сейчас печка топилась, на ней пел чайник и что-то жарилось. Все в комнате было ветхое, бедное, но казалось, что здесь нарядно, словно во дворце, потому что повсюду стояли и висели горшочки с геранью всевозможных оттенков: и бледно-розовой, как цвет яблони, и нежно-оранжевой, как семга, и розовато- бежевой, и кирпичной, и чисто алой, как закат. А все-таки Питеру стало так жалко мистера Гримза, что он принялся мыться с особой яростью.

– Моешься? – ласково сказал мистер Гримз. – Ты подожди, сейчас печеночки получишь…– Снял сковородку с огня, разрезал печенку пополам и мелко нарезал ту половину, которая причиталась кошкам.

Дома Питер печенку не любил, но сейчас себя не помнил от радости. Обрадовалась и сдержанная Дженни. Старичок положил на блюдечко две одинаковые кучки, и гости снова встали по обе стороны.

Себе мистер Гримз налил чаю, намазал маргарином кусок хлеба, сел к столу и принялся есть печенку, приговаривая:

– Вы оставайтесь у меня, тут хорошо, тихо… Один, бывает, и затоскуешь, а втроем красота! Цветочки вам ничего, цветочки вы, кошки, любите… Печенка не печенка, а каша вам будет, и молочко, а то и мясо… Кровать я переставлю вон туда, в уголку вам тряпочек набросаю…

Питер только того и хотел, во Дженни спросила, умываясь после еды:

– Что он такое говорит?

Питер стал рассказывать как можно заманчивей, однако она перебила его:

– Вот видишь!

– Он такой добрый…– начал Питер, и Дженни перебила опять:

– Поверь мне, все они сперва добрые. Мойся, а кончишь – делай, как я.

Тем временем старичок собрал посуду в лохань и направился к двери.

– Воды у нас нет, – пояснил он. – Ничего, колонка рядом… сейчас все и помоем…

Вернулся он почти сразу и поставил волу подогреть. Однако дверь осталась чутъ приоткрытой, и Дженни это заметила.

– Приготовься! – быстро шепнула она.

– К чему? – не понял Питер, но ответа не было. Дженни прыгнула к двери, крикнув: «За мной!»

Не понимая, что делает, он побежал за ней, словно спасался от погони. Сзади доносился голос старичка:

– Куда вы? Эй, куда вы? Вернитесь! Следующий раз я вам всю печенку отдам! Киска! Беленький! Куда это вы?

Питер остановился и обернулся. Старичок стоял в дверях, между алыми кустами, беспомощно протягивая руки. Он сильно сутулился, и белые усы печально свисали вниз.

Дженни юркнула за кучу канистр из-под бензина. Питер, как привязанный, побежал за ней, и они перебегали от канистр к ящикам, от ящиков – к дровам, от дров – к железному лому, пока не оказались очень далеко. Тогда Дженни сказала:

– Молодец!

Но Питер совсем не чувствовал себя молодцом.

Ой, смешно! – веселилась Дженни. – Никогда не забуду, как он смотрел. Дурак дураком! А ты что не смеешься?