обеспечили мальчику Диме пусть небогатое, но в целом вполне счастливое детство. Курочкина-бабушка сроду не трепала внука за вихры. Курочкина-мама никогда не ставила сына в угол – тем более на колени и на горох. Курочкин-папа в жизни не отвешивал своему отпрыску ничего крепче родительской оплеухи (от которой было не больно, но только стыдно). И уж конечно, ни маме, ни папе, ни родной бабушке и в голову не приходило даже замахнуться на Диму каким-нибудь предметом, всерьез угрожающим здоровью. Вроде телескопической дубинки.

Подобной той, что сейчас образовалась в руке у толстяка. «Ох!» – подумал Дмитрий Олегович, медленно пятясь по коридору в сторону, противоположную кухне. Благодаря счастливому детству у него так и не выработалось иммунитета к подобным физическим средствам убеждения.

– Нех-хорошо… – зловеще повторил толстый гоблин. Черная дубинка в руке щелкнула последним сочленением и окончательно превратилась в грозное оружие ближнего боя.

– Ох! – вырвалось у Курочкина. Он сознавал, что, двигаясь на манер рака и со скоростью улитки, он все равно однажды упрется спиной в глухую стену. Велика квартира, а отступать некуда.

– Видите ли, – осторожно сказал Дмитрий Олегович, – я как раз…

– Вижу, – не дал ему договорить толстяк, сурово поигрывая дубинкой.

Должно быть, в договоре Сорок Восьмого с Шефом на самом деле имелся некий полусекретный (не для гоблинов, однако) протокол. Что-нибудь насчет преждевременной попытки к бегству и крайней меры охраны в связи с этим. Курочкин мигом стал калифом на час, чье царствование скоропостижно завершилось по его же вине. Сейчас Дмитрий Олегович дорого бы дал за то, чтобы хоть глазком взглянуть на этот протокол. Вдруг нарушитель распорядка обязан подвергнуться экзекуции с последующим приковыванием к снайперской винтовке? Этого ему только не хватало.

Курочкин мысленно измерил расстояние между собой и толстым гоблином и вновь рискнул пуститься в переговоры.

– Вы меня неверно поняли… – выдавил он. Отступая назад, Дмитрий Олегович еще пытался говорить веско и одновременно доходчиво. Рукопашного поединка с толстяком ему ни за что не выдержать, это ясно. Разные весовые категории. Гоблин может придавить Курочкина и без дубинки.

– Правильно понял! – отрезал охранник. – Не дурак. Сбежать хотели, господин хороший. Так не договаривались…

«Я вообще ни с кем не договаривался!» – захотелось крикнуть в ответ Дмитрию Олеговичу. Но он, разумеется, не крикнул. Лучше оставаться Сорок Восьмым, пусть и нарушившим конвенцию. Снайпера, нанятого за большие деньги, до времени «Ч» можно побить, но глупо убивать. Однако признайся сейчас Курочкин, что он еще и не умеет стрелять, – и его уже не спасет никто.

Толстый гоблин тем временем не торопился начинать драку. Похоже, он и сам заметил разницу весовых категорий и теперь продлевал будущее удовольствие от будущей расплаты с безоружным снайпером. Поскольку Курочкин ПЕРВЫМ нарушил пакт о ненападении, оставшийся в строю гоблин наверняка чувствовал себя не меньше чем сверхдержавой, готовой нанести ответный термоядерный удар. Дубинка в правой руке была оружием возмездия. Ракетой СС-20 местного масштаба.

– Мы вам все условия создали, – продолжал свое охранник. – Согласно распорядку…

Курочкин с тоской понял, что быть ему битым. Ему еще предстояло ответить за все капризы Сорок Восьмого, от икебаны до травяной диеты. Поди объясни этому гоблину, что Дмитрий Олегович и раньше не имел ничего против стандартного обеда от «Макдоналдса»!…

Мысли о еде неким чудовищным образом были уловлены толстяком. Свободной от дубинки рукой гоблин неторопливо пропутешествовал в свой брючный карман, достал нечто завернутое в целлофан, ловко освободился от обертки и откусил. Оказалось, он носил с собой большой кусок копченой колбасы, а перед поединком решил его съесть. В Большом спорте это бы, пожалуй, сочли допингом. И дисквалифицировали бы толстого игрока к чертовой матери.

– Приятного аппетита, – проговорил Дмитрий Олегович, радуясь нежданно возникшей паузе в поединке. Пока соперник жует, можно сдвинуться еще немного назад, подальше от дубинки.

Вместо положенного «спасибо» толстый невежа-охранник демонстративно зачавкал. Возможно, это обозначало, что он не желает общаться со злостным симулянтом, не оправдавшим доверия начальства.

«Спасибо», – сказал Курочкин сам себе и сделал еще шажок.

Колбаса распространила по всему коридору вкусный запах съестного. Не то чтобы мяса, скорее – специй. На запах и на чавканье, как пожарная команда на огонь, откуда-то немедленно заявился старый знакомец – рыжий разбойный кот. Он стал с мурчанием кружить вокруг очага колбасного аромата, рассчитывая на гуманитарную помощь. Однако рыжему так ничего не обломилось от гоблинских щедрот. Наоборот: не прекращая жевания, толстяк нелюбезно отмахнулся дубинкой от котяры, и, если бы не природное чувство кошачьего самосохранения, попрошайке бы досталось первому. Отнюдь не копченой колбасы, а по ребрам.

– Р-р-мяу, – оскорбился кот, вовремя отпрыгнув.

– Брысь, брысь давай отсюда… – вежливо посоветовал ему Дмитрий Олегович, продолжая свой медленный отступательный маневр. Животному следовало бы догадаться, что оно вот-вот попадет в эпицентр большой человеческой драки и пострадает за компанию с Курочкиным.

Балованный рыжий не понял слова «брысь». Зато он усек мирную курочкинскую интонацию, а потому, не уходя никуда, закружился вокруг брючины Дмитрия Олеговича. Видимо, счел, будто в карманах Курочкина тоже таится что-нибудь вкусное. Меньше чем ломоть доброго финского сервелата просьба даже не предлагать.

«Дурак ты, рыжий», – подумал Дмитрий Олегович. Попрошайка, сам того не ведая, мешал ему пятиться.

– Р-р-мя-а-а… – откликнулся рыжий, что, возможно, означало: «Сам дурак». Повинуясь наглому мурлыканью рыжего рэкетира, Дмитрий Олегович машинально сунул руку в правый карман брюк и, естественно, никакого сервелата там не обнаружил. Да и откуда ему взяться, если он его не клал? Пальцы нащупали лишь аптечный пузырек. Тот самый, с таблетками быстрорастворимого слабительного «Цоппи» – источника утреннего скандала с Валентиной. «А слабительное это, – произнес про себя Дмитрий Олегович, – к вашему кошачьему сведению, годится только для двуногих. Типа вон того жирно чавкающего двуногого с дубин…»

Тут только Курочкин осознал, что вооружен.

Сперва возникшая идея показалась ему рискованной. Затем гениальной. И наконец, единственно возможной. Все равно других идей у него не было. Фармацевт он или кто? Раз он уже призвал на помощь лекарства, надо быть последовательным. В бой, в бой, Дмитрий Олегович! Курочкин откашлялся.

– А ну… – начал было он. Голос показался ему писклявым. Дмитрий Олегович сделал судорожный вдох и на выдохе хрипло объявил: – А ну, бросайте дубинку!

Руки его уже выхватывали заветный пузырек на манер гранаты. Если уж Валентину это снадобье заставило сегодня искать убежища за холодильником, то уж этого охранника… Есть, есть шанс его напугать. Главное – оттеснить противника обратно на кухню. На тамошних дверях тоже имеются прочные наружные задвижки. Курочкина они, так и быть, устроят.

– Чего-чего? – изумленно переспросил гоблин, едва не поперхнувшись недоеденным сервелатом. – ЧЕГО мне… бросить?

На пузырек он еще не среагировал. Однако быстрый переход нарушителя от робости к нахальству вызвал у охранника некую оторопь. Но не такую глубокую, чтобы послушаться.

– Дубинку, говорю, бросить, – повторил Дмитрий Олегович, а сам уже сдирал со склянки тонкую пластмассовую крышечку. Рыжий кот не спускал с него глаз: животное явно надеялось (все коты – идеалисты), что там, за притертой пробкой, скорчившись в три погибели, все-таки прячется вожделенная колбаса.

– Дубинку? – тупо переспросил озадаченный гоблин и сделал попытку замахнуться. Правда, замах вышел неуверенным – уже с оглядкой на таинственный пузырек в руке противника.

Дальше выжидать с контратакой было просто нельзя. «Вперед, таблеточки! – мысленно скомандовал Дмитрий Олегович. – Должны вы хоть на что-нибудь сгодиться! Не лечить, так калечить…»