В этот момент госсекретарь мистер Ламберт закончил свою так и не переведенную речь, и телеоператор, бросив нашего министра на середине фразы, вновь вернул свою камеру на исходную позицию, чтобы вовремя подгадать к финальным аплодисментам. Последнее, что успело мелькнуть перед глазами Курочкина, – это седой ежик оборванного на полуслове министра культуры и мрачный взгляд, который тот напоследок метнул в толпу приезжих знаменитостей. Будь в арсенале министра не взгляд, а граната – и представителей дружественной американской кинокультуры разнесло бы в клочья. Что стало бы несомненной потерей для Голливуда.
Громкие хлопки аплодисментов возвестили о том, что официальная часть встречи делегации завершена. Телекамера, будто только того и ждала, немедленно оставила в покое наших и американских чиновников, взяв на прицел прибывших кинозвезд. За кадром мигом прорезался голос комментатора. В то время, пока мистер Ламберт своими фарфоровыми зубами разжевывал приветственную речь, этот комментатор где-то шлялся, зато теперь был тут как тут. Захлебывающимся от воодушевления баритоном он принялся перечислять имена, фамилии и кондиции голливудцев.
Сведения, предоставленные Курочкину, оказались точными. В числе гостей, кроме Брюса Боура, действительно оказались режиссер Твентино, экс-ребенок Маколей, кинодива Таня Коллинз (мимоходом был упомянут даже повар, он же предполагаемый бой-френд) и комик Махони. Каждой звезде закадровый комментатор посвящал в среднем секунд двадцать скороговорки, пересыпанной датами, названиями фильмов и премиями. Каждая звезда награждалась эпитетами в превосходной степени, так что Дмитрий Олегович довольно быстро устал от многочисленных великих и выдающихся и ожидал только, когда дело дойдет до человека в ковбойской шляпе.
Тот был явно оставлен на сладкое. Лишь после того, как все голливудцы уже получили в прямом эфире положенную порцию комплиментов, очередь дошла до несравненного Брюса. Было пересчитано не только количество фильмов с его участием, но и количество недругов, коих его герой прикончил в своих картинах из всех видов оружия. Последняя цифра выглядела особенно внушительно. «Некоторые снобы от кинокритики полагают, что Брюс Боур прошел пик своей славы и начал повторяться, – с глубочайшим сарказмом произнес заэкранный голос. – Однако цифры говорят сами за себя. Три последних фильма с его участием возглавили прокатную десятку и за первую неделю проката собрали…» Прозвучали какие-то несусветные суммы в долларах. «При этом гонорары за каждый новый фильм составили в среднем… – голос назвал цифры, – …что превышает даже гонорар Такера в „Бронтозаврах“, и, следовательно, все инсинуации выглядят, по меньшей мере…»
«Интересно было бы узнать, – неожиданно подумал Курочкин, – кто же за работу получает больше – голливудский профессионал Брюс Боур или профессиональный киллер Сорок Восьмой, взявший подряд на убийство Брюса Боура?» Эта мысль показалась Дмитрию Олеговичу отчего-то важной, однако додумать ее до конца, как и прежде, помешали предупредительные гоблины-охранники. Один из них аккуратно выключил телевизор и вежливо напомнил:
– Время вышло, господин Сорок Восьмой. Сейчас по распорядку у вас икебана.
Созерцать икебану Курочкину предстояло в одиночестве, без участия гоблинов. Расписание отводило данной процедуре почему-то четырнадцать минут – не пятнадцать, а именно четырнадцать. Откуда взялось это некруглое число, Дмитрий Олегович понятия не имел. Возможно, число что-то символизировало. Возможно, киллер Сорок Восьмой знал некие загадочные тонкости японских ритуалов, и как раз благодаря этим тонкостям жители Страны восходящего солнца превращали обычное разглядывание чахлой флоры в мистическое таинство. Курочкину немедленно припомнилась старая песенка про космонавтов, которым на перекур перед стартом отводилось ровно столько же минут. До сих пор он, как медик по образованию, полагал эту песенку на редкость глупым сочинением: если медкомиссия Звездного городка допустила к полету явных токсикоманов, то грош цена этим хваленым врачам из Центра подготовки космонавтов. Теперь же Дмитрий Олегович вдруг сообразил, что дурацкая фраза насчет курения могла возникнуть в песне в результате вмешательства советской цензуры – дабы не обеспокоить слушателей непонятным и не слишком благозвучным словом, да еще японского происхождения. Курочкин представил себя на месте цензора, не чуждого поэзии, после чего сразу догадался, как мог бы звучать первый куплет на самом деле. Примерно вот так:
«Заправлены в планшеты космические планы и штурман уточняет в последний раз маршрут. Давайте ж, как ни странно, займемся икебаной: У нас еще в запасе…»
Стоп-стоп! Дмитрий Олегович старательно замотал головой, пытаясь вытрясти из нее так некстати попавших туда космонавтов. Вместо того чтобы обдумывать план спасения, он вот уже три… даже четыре драгоценные минуты отвлекает свое внимание черт знает на что! Ну какое ему сейчас дело, чем именно занимаются эти друзья перед стартом, пусть хоть анашу курят: для него-то, для Курочкина, стартовый выстрел давно прозвучал, и уже недалек финиш. А новых идей – что кот наплакал. Тряся головой, Дмитрий Олегович попробовал даже вернуться к мыслям об утопших негритятах, с которыми у него как будто связан был отдаленный проблеск в конце туннеля. Однако сколько Курочкин ни старался, ни напрягал воображение, никакой более-менее внятной подсказки в его голове не возникало, хоть плачь. Итогом всех его мысленных усилий стала компания отчаянно дымящих папиросами воображаемых негритят, одетых в белоснежные космические скафандры. Курочкин чертыхнулся, но добился лишь того, что мысленные негритята побросали окурки в песок и один за другим сиганули в море. Последний из них обернулся напоследок к Дмитрию Олеговичу и, осклабившись черным циферблатом с бровями-стрелками, нагло пропел: «У вас еще в запасе ля-ля-ля-ля минут!» И тоже – по-хулигански ушел в глубину, присоединяясь ко всей остальной утонувшей компании.
Курочкин машинально посмотрел на часы-ходики, висящие на стене прямо напротив открытого окна во двор. Пока он разбирался с космонавтами и негритятами, прошла уже половина времени, по распорядку Сорок Восьмого, отведенного на созерцание букетиков. Толку никакого. Плодом мучительных раздумий Дмитрия Олеговича оказалась донельзя куцая мыслишка о том, что озарение-де не возникает по заказу, однако может нечаянно нагрянуть, когда его совсем не ждешь. Иными словами, следовало посиживать у моря свободных ассоциаций, ожидая, пока что-нибудь само выбросится на берег. Например, план конкретных действий.
Дмитрий Олегович вздохнул и уселся на берегу воображаемого моря. Сперва волны вынесли разбитое корыто с инвентарным номером 48, потом – ковбойскую шляпу, простреленную в трех местах. Обе ассоциации были довольно мрачными, как и нынешнее положение самого Курочкина. Стоило ему так додумать, как морская пучина весело расступилась, и четырнадцать негритят, выйдя из моря на манер пушкинских богатырей, веселым танцующим шагом двинулись куда-то вдаль и скрылись среди барханов. Замыкающая четверка неуловимо напоминала здешних охранных гоблинов, просто уменьшенных в размерах. Черные мини-гоблины весело протащили с собой букетики икебаны. Курочкин честно пронаблюдал за танцем маленьких негритят, но этот поток привольных ассоциаций ему не принес никаких свежих идей. Кроме вдруг явившейся странной мысли о том, что для вегетарианца флора даже в виде букетиков может напоминать не только о возвышенном, но и о сугубо съедобном. С таким же успехом Курочкин мог бы выставить для углубленного созерцания первое, второе и третье блюда из ресторана либо, в конце концов, красиво выложить в ряд разнообразные бутерброды от «Макдоналдса». Чем не икебана? Тотчас же стайка воображаемых бутербродов в аппетитных фирменных обертках с большой буквой «М» выпорхнула из моря и исчезла за окном. Повинуясь этой мысленной подсказке, Дмитрий Олегович встал со своей табуретки, подошел к окну, выглянул и поспешно вернулся на место. Как и докладывал наодеколоненный господин, рядом с окном во двор по стене дома действительно пролегала свежевыкрашенная пожарная лестница. Но никакого прока от этой лестницы Курочкину все равно не было. Бежать раньше времени он так и так не имел права. К тому же Дмитрий Олегович с юных лет боялся высоты, и однажды, забравшись на дерево с целью спасти дурака-котенка, он потом сам вынужден был звать на помощь…
– Мяу… – раздалось откуда-то сзади. Сперва Дмитрий Олегович решил, что это мяучит воображаемый котенок из его детства. Однако затем Курочкин окончательно пришел в себя и обернулся на зов.
Кот был настоящий. Тот самый рыжий разбойник, из-за которого весь кухонный пол до сих пор был покрыт скрипучими шариками американского корма.
