Я верно болен: на сердце туман,Мне скучно все, и люди, и рассказы,Мне снятся королевские алмазыИ весь в крови широкий ятаган.Мне чудится (и это не обман),Мой предок был татарин косоглазый,Свирепый гунн… я веяньем заразы,Через века дошедшей, обуян.Молчу, томлюсь, и отступают стены —Вот океан весь в клочьях белой пены,Закатным солнцем залитый гранит,И город с голубыми куполами,С цветущими жасминными садами,Мы дрались там… Ах, да! я был убит.
Однажды вечером
В узких вазах томленье умирающих лилий.Запад был меднокрасный. Вечер был голубой.О Леконте де Лиле мы с тобой говорили,О холодном поэте мы грустили с тобой.Мы не раз открывали шелковистые томыИ читали спокойно и шептали: не тот!Но тогда нам сверкнули все слова, все истомы,Как кочевницы звезды, что восходят раз в год.Так певучи и странны, в наших душах воскреслиРифмы древнего солнца, мир нежданно-большой,И сквозь сумрак вечерний запрокинутый в креслеРезкий профиль креола с лебединой душой.
Она
Я знаю женщину: молчанье,Усталость горькая от слов,Живет в таинственном мерцаньиЕе расширенных зрачков.Ее душа открыта жадноЛишь медной музыке стиха,Пред жизнью дольней и отраднойВысокомерна и глуха.Неслышный и неторопливый,Так странно плавен шаг ее,Назвать нельзя ее красивой,Но в ней все счастие мое.Когда я жажду своеволийИ смел, и горд — я к ней идуУчиться мудрой сладкой болиВ ее истоме и бреду.Она светла в часы томленийИ держит молнии в руке,И четки сны ее, как тениНа райском огненном песке.
