преодолеть реакцию собственного сердца на причиненную обиду – раздражение, желание быть правым – и стать подлинно свободным. Ты должен простить до глубины души и обратиться к подлинному «я» другого человека, тому «я», которое подавляется его мятежным сердцем, – тогда ты создашь предпосылки для того, чтобы он прислушался к тебе. Если ты так поступишь, то принесешь ему освобождение и снова обретешь своего брата (Мф 18.15).

Таково великое учение Иисуса о прощении, настойчиво Им повторяемое и являющееся неотъемлемой частью Его учения о жизни. Чтобы понять его действительную сущность, углубимся в него постепенно и так дойдем до самого его ядра.

Что должен человек преодолеть в себе самом, чтобы действительно простить?

На низшей ступени, в сфере животного существования, – чувство, что имеешь дело с врагом. Оно есть и у животных. Оно распространяется до тех пределов, которых достигает уязвимость жизни. Живые существа устроены таким образом, что сохранность одного – угроза для другого. Так же обстоит дело с человеком, которого грех глубоко втянул в это состояние борьбы за существование. Другой, причинивший мне вред или отнявший у меня нечто ценное, – мой враг... Против него подымаются исконные чувства недоверия, страха, отталкивания. Я стараюсь защититься от него. Мне легче защищаться, если я сохраню чувство, что он опасен, если мой инстинкт не будет доверять ему и я все время буду готов нанести удар...

А прощение означает, что я отказываюсь от защитной реакции, от естественной ненависти, которая кажется мне такой оправданной и позволяет чувствовать себя в безопасности... Для этого я должен преодолеть страх и рискнуть остаться беззащитным, зная, что самое главное во мне неуязвимо для врага. Это, конечно, не означает, что я должен предаваться иллюзиям относительно опасности, которую представляет собой тот, кто хочет мне зла, и само собой разумеется, что я должен делать все, что нужно, для защиты, быть бдительным и решительным. Речь идет здесь об ином, более глубоком, – о прощении. А оно предполагает мужество, возникающее из глубинного чувства защищенности, – и чаще всего это чувство оправдывается успехом, потому что истинно прощающий сильнее боящегося и ненавидящего.

Жажда мести более свойственна человеку, чем животному. Она – ответ на опасность, не для жизни, но для власти или чести. Если другой человек мог меня как-то задеть, то это показывает, что он был сильнее меня. Если бы я был таким, каким должен был бы быть, то он не позволил бы себе этого. Влечение к мести есть стремление восстановить свое самолюбие путем унижения врага. Если другой будет унижен, то я возвышусь в сравнении с ним... Прощение означает отказ от этого, следовательно, оно предполагает, что мое самосознание поднимается выше неприкосновенной внутренней чести. И успех опять-таки подтверждает, что так я лучше оберегаю свою честь, в частности и в глазах других, потому что такая свобода лишает оскорбление его смысла и духовно обезоруживает врага.

Еще ближе к духовной области такое чувство, как потребность в справедливости. Справедливость – это тот порядок, который устанавливает правильные соотношения не вещей и сил, а личностей. Если личность получает то, на что она по сути своей имеет право, если личности во всей их полноте вполне оцениваются по достоинству и занимают соответствующее место, – это и есть справедливость. Когда другой человек поступает со мной несправедливо, этот порядок нарушается, притом там, где это более всего затрагивает меня, – во мне самом. Против этого восстает мое чувство. В элементарной потребности в справедливости заключено немало обычного страха, связанного с явлениями более низкого порядка, о них мы уже говорили, – ибо справедливый порядок одновременно служит защитой. Другой элемент – оскорбленное самолюбие и жажда мести; они удовлетворяются, когда подчиняют себе справедливость. Но глубже всего этого мое желание получить то, что подобает мне по достоинству. Простейшим выражением этого является древний закон возмездия: «Глаз за глаз, зуб за зуб» (Исх 21.24). Что сделал мне другой человек, то и ему нужно сделать. Этим искупается несправедливость, и порядок восстанавливается...

Здесь прощение должно было бы означать прежде всего отказ от исконного способа восстановления справедливости – от выполнения наказания мною самим. Когда наведение порядка предоставляется высшим силам – государству, судьбе или, в конечном итоге, Богу, воля уже начинает очищаться. Решающий же шаг к прощению совершается тогда, когда вообще отказываешься от мысли о наказании другого. Таким образом, человек уходит из области детерминизма – боль за боль, вред за вред, наказание за вину – и вступает в область свободы. Порядок существует и здесь, но это уже не лишенный всякой гибкости порядок измерения и взвешивания, это – творческое преодоление. Душа становится шире. Из самой глубины ее подымаются великодушие и одаривающая щедрость – человеческие предчувствия той Божией силы, которая называется благодатью. Прощение восстанавливает порядок тем, что оправдывает другого и тем самым вводит его туда, где правят иные законы.

Но почему, собственно, нужно так поступать? Вопрос этот, действительно, должен быть поставлен. Зачем прощать? Почему не творить правый суд? Чем плоха справедливость? Некоторые говорят, что прощение более человечно, – тот, кто настаивает на своем праве, ставит себя за пределы человеческого общества, он сам делает себя судьей. Между тем, говорят они, следует помнить о том, что каждый из нас – человек среди других людей и что общая судьба связывает всех, поэтому нужно быть более великодушным и не цепляться за свое. Но чтобы встать на такую позицию, нужно обладать вполне определенным характером и прирожденным альтруизмом. Если мы встречали людей такого рода, то знаем, что с таким характером может быть связано и довольно много дурного: слабохарактерность, отказ от себя как личности, готовность закрывать глаза на возмутительные вещи измена истине и праву, а временами даже внезапная месть и взрывы жестокости... Другие люди считают, что желание справедливости в действительности ведет к порабощенности. Прощающий, говорят они, вырывается из зависимости от несправедливости других. Непосредственное понимание этого также предполагает определенный характер, некое безличное отношение к самому себе и другому человеку. У такого характера также есть оборотная сторона: склонность пренебрегать достоинством и правом личности вообще... Можно было бы далее указать на благородство прощения, на то, что оно пробуждает в людях доброту и великодушие, и прочее в том же роде. Все это было бы верно, но не в этом истинный смысл Нового Завета.

Свое увещание Христос выводит не из социальных, этических или других, присущих миру, мотивов. Он связывает человеческое прощение с прощением Божиим. Прежде всего и в полном смысле этого слова прощает Бог, человек же есть дитя Божие. Таким образом, его прощение вытекает из прощения, даруемого Отцом Небесным.

Мы просим Отца простить нас, как мы прощаем тем, кто поступил с нами несправедливо. И Иисус подчеркивает: когда, готовясь к молитве, вдруг вспомнишь, что имеешь что-то против другого человека, - прости ему! Если не сделаешь этого, то непрощенное встанет между тобой и Отцом и закроет Твоей просьбе доступ к Нему. Это не означает, что Бог прощает нас потому, что наша доброта по отношению к другому человеку делает нас достойными этого. Его прощение есть благодать, она не посылается навстречу уже существующему достоинству, – нет, она сама создает это достоинство. Но внутри этой благодатной жизни есть в сердце место, открытое для Божиего великодушия: готовность простить ближнему его неправду. Если мы ему в этом отказываем, то исключаем себя из Божиего прощения.

Матфей (Мф 18.15) идет еще дальше: «Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его... если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего». Здесь поступивший неправедно вовсе и не хочет прощения. Своей неправды он не видит или ожесточается в ней – ведь не зря говорят, что один человек может озлобиться на другого самым ужасным образом именно потому, что тот перед ним провинился. Поэтому, если тебе ясно, что другой человек виноват перед тобой, не давай укрепиться злому и жестокому чувству, которое разрывает святую связь. Пойди сам к нему и постарайся, чтобы он понял тебя и принял твое прощение.

Отсюда ясно, что прощение не есть целое; оно – часть чего-то большего, а именно – любви. Мы должны прощать, потому что должны любить. Вот почему прощение так свободно. Оно проистекает из себя самого, – вернее, из соучастия в Божием прощении. Оно наделено творческой силой. Прощающий – как и тот, кто любит врага своего, – подобен Отцу, Который «повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Мф 5.45). Если ты поступишь так, что поможешь другому осознать его неправоту, то «приобретешь брата твоего». Тогда братство возникает заново. Тот, кто так думает, высоко ценит другого человека. Ему больно знать, что тот неправ; как Богу больно, когда человек через грех отпадает от Него. И как Бог хочет вновь приобрести