Разговор удался, все получилось, как думал Ульсон: он сказал почти все, что хотел, и потом не нужно будет терзался и злиться из-за своей нерешительности. Ему не придется перезванивать и что-то добавлять. Короче говоря, Ульсон остался очень доволен.

Доволен был и Харальд Йерпе. Не успев повесить трубку, он закричал Линку:

— Линк!

— Да-а…

— Что у нас на последней полосе?

— Премия в области культуры…

— Выкинь ее и поставь туда премьер-министра! Оставь первую полосу пустой. Можешь, кстати, сразу набрать заголовок! Самым крупным шрифтом! Погоди… Да! Вот так: «В СМОЛАНДЕ ОБНАРУЖЕНЫ СЛЕДЫ ЕГИПЕТСКОЙ СТАТУИ»… Сколько знаков?

— Египетской… подожди… сорок пять!

— Получится самым крупным?

— Получится.

— Отлично! Подзаголовок: «Британский музей участвует в уникальном совместном проекте с Краеведческим музеем в Йончепинге». И оставь полосу пустой! Целиком! Я пишу, скоро будет готово… А ты дуй в архив и набери побольше старых фотографий по Египту, ну, сам знаешь, статуи и прочее! Пусть будут и с пирамидами тоже, и подготовь их для печати!

— Ясно… а как же премьер-министр?

— На последнюю полосу! А премию в области культуры выкидываем! Ну все, Линк, и не забудь сообщить на радио, потому что мы, черт побери, наконец-то продадим весь тираж!

В тот же день, когда послеобеденное солнце вовсю жарило над Рингарюдом, изо всех открытых окон зазвучало «Смоландское радио».

— Добрый день, вы слушаете «Смоландское радио». Сначала новости!

«Премьер-министр сообщил сегодня на ежегодном совещании „Смоландской индустрии', проходившем в Экшё, что пока что он не может дать определенного ответа на требования, которые прозвучали на конференции с участием представителей „Смоландской индустрии'. В своей заключительной речи, произнесенной в Смоландской крепости в присутствии всех участников конгресса, премьер-министр призвал их к терпению.

На днях началось уникальное сотрудничество между Краеведческим музеем в Йончепинге и Британским музеем в Лондоне. В проекте участвует также отдел египтологии Стокгольмского музея Средиземноморья. Проект касается уникальных находок в древнеегипетских гробницах. Следы этих находок обнаружены в деревнях Смоланда. Из надежного источника известно, что бесценные сокровища гробниц хранятся, в частности, в деревне Рингарюд, где, судя по всему, находится чрезвычайно ценная деревянная статуя.

Лось, из-за которого сегодня после полудня на дороге в Траносе произошел затор, благодаря большому отряду добровольцев под руководством полиции был загнан в находящийся поблизости лес.

Это все новости на сегодня!»

Вечером того же дня в 21 час в типографии «Смоландского курьера» заработали станки.

Теперь о статуе знали все!

— Да, о статуе знали все! Что же теперь будет?

Юнас развел руками:

— Да что угодно…

— Наверное, пока рано что-либо предполагать, — задумчиво сказал Давид.

— Но в деревне, конечно, может начаться страшный переполох, — ответила Анника.

Они стояли в комнате Юнаса, склонившись над мокрой газетой, которую только что принес Давид. По дороге сюда он попал под ливень и сейчас вытирал волосы махровым полотенцем.

— Хотя, наверное, все зависит от того, насколько рингарюдцы интересуются египетскими статуями, — предположила Анника.

Вряд ли им это особенно интересно, считал Давид. Главное, что про Рингарюд написали в газете — каждый раз, когда их деревню почему-нибудь упоминали в «Смоландском курьере», это вызывало всеобщее оживление.

— Похоже, они думают, будто в смоландских деревнях везде куда ни плюнь — древние статуи. Только боюсь, они скоро разочаруются.

Конечно, Анника была права. А кстати, как в Британском музее узнали о статуе?

— Давай газету! — Юнас взял газету и начал читать. Но там говорилось только, что из Британского музея поступил запрос, и что начат «совместный проект с Краеведческим музеем». Все очень расплывчато.

Мог ли кто-нибудь, кроме них самих, знать про шкатулку и письма?

Нет! Юнас заверил их, что это невозможно. Каждый раз, уходя из летней комнаты, он клал между половицами «салмиак», а когда возвращался, конфетка была на месте. Он, конечно, не мог гарантировать, что в дом никто не входил, но готов был голову дать на отсечение, что к шкатулке уж точно никто не прикасался.

Анника взяла газету.

— Чушь, пустая болтовня! Вообще ничего не понятно.

Юнас сочувственно посмотрел на нее.

— А тут нечего понимать. Это журналистика! Это же написал Харальд Йерпе, лучший репортер в мире!

— Да он даже не понимает, о чем говорит! — фыркнула Анника и отшвырнула газету.

— Уж кто-кто, а Харальд Йерпе понимает, — многозначительно сказал Юнас. Он знал, что Йерпе пишет так специально, чтобы ввести читателей в заблуждение — на случай, если в деле замешаны международные преступные группировки. — Ты только вспомни того типа на чердаке! Нечего говорить гадости про Йерпе, уж кто-кто, а он знает свое дело!

Зазвонил телефон, и Юнас побежал отвечать. Это был пастор Линдрот — он получил массу интересных документов из государственного архива в Вадстене и хотел, чтобы Анника как можно скорее пришла к нему. Он был очень взволнован.

— Надеюсь, ты ему ничего не сказала про письма? — спросил Юнас.

Нет, про письма Анника ничего не говорила. Но ей было как-то не по себе. Она не раз думала о том, что они одни владеют такой большой тайной. И если уж кому-то рассказывать, то Линдроту в первую очередь.

— Он священник и давал обет молчания, — сказала она.

— Вы только послушайте ее, придет же такое в голову! — возмутился Юнас.

Но Давид был с ним не согласен. Кто знает, может, они только выиграют, если расскажут Линдроту про шкатулку и письма.

— Он находчивый, — сказал Давид, — и на него можно положиться.

— Мы же пообещали друг другу никому не говорить о письмах! — Юнас был в ужасе.

— Да, да, — ответил Давид. — Но сейчас, когда подключилась пресса, ситуация изменилась. Наверное, что-то случилось! И если мы собираемся действовать самостоятельно, то берем на себя огромную ответственность.

Стало тихо. Юнас и Анника раздумывали над тем, что сказал Давид.

— А ему можно доверять? Ты действительно можешь за него поручиться? — спросил Юнас, а Давид ответил:

— Да, полностью! Отец работает с ним, и я хорошо его знаю.

— Ладно, договорились. Но только в самом крайнем случае, Анника! Поняла?