наконец посмотрела слово Meerkat в словаре. Оно означало: мелкое южноафриканское млекопитающее типа ихневмона. Что такое ихневмон, я тоже не знала и опять заглянула в словарь. Оказалось, что это такой зверь, который уничтожает крокодильи яйца — занятие, с моей точки зрения, непродуктивное. Налоговые инспектора, наверное, думали, что Мееркат — провинция в Индии.

В сад спустились двое мужчин, они несли какую-то черную металлическую решетку.

— Что это, моя дорогая?

— Вертел.

— Каких-то непомерных размеров.

— Как же иначе, ведь быка будем жарить целиком.

— Вы не рассказали про автоматическую справку, — напомнил я.

— Ситуация создалась крайне неудобная, — продолжала тетушка. — Со всех сторон сыпались требования заплатить подоходный налог, как всегда чрезмерный, и всякий раз, как я пыталась дозвониться мистеру Поттиферу, я слышала ответ автомата: «Мистер Поттифер на совещании уполномоченных». Так продолжалось чуть не две недели, и тут меня осенило: я позвонила ему в час ночи. И получила тот же ответ: «Мистер Поттифер на совещании уполномоченных». Тут я догадалась, что дело нечисто. В конце концов все раскрылось. Он умер уже три недели назад, но в завещании он поручал своему брату сохранить за ним номер телефона и заключить соглашение с автоматической справкой.

— К чему это все?

— Отчасти, я думаю, это было связано с идеей бессмертия, но, кроме того, причина имела прямое отношение к его войне с Управлением налоговых сборов. Он свято верил в тактику оттягивания времени. «Никогда не отвечайте на все их вопросы сразу, — учил он. — Пусть напишут снова. Избегайте четких ответов, тогда впоследствии в зависимости от обстоятельств вы можете дать вашим ответам любое толкование. Чем больше накапливается на вас документации, тем больше работы у них. Штат Управления постоянно меняется. Новичку приходится разбираться в документах каждый раз с самого начала. Помещения там тесные, и в конце концов им проще сдаться». Порой, если какой-нибудь инспектор не отставал, мистер Поттифер советовал сослаться на несуществующее письмо. «Судя по всему, вы не обратили внимания на мое письмо от 6 апреля 1963 г.», — строго писал он. Иной раз проходил целый месяц, прежде чем инспектор присылал письмо, где признавался, что не находит следов упомянутого письма. Мистер Поттифер посылал ему копию своего письма со ссылкой на несуществующее письмо, и опять инспектор не мог его найти. Если инспектор получил этот участок недавно, он возлагал вину на своего предшественника, и дело с концом; в ином случае после нескольких лет переписки с мистером Поттифером нервное расстройство инспектору было обеспечено. Мне думается, когда мистер Поттифер затевал всю эту историю с продлением своей жизни после смерти (объявления в газете, конечно, не давали, и похороны прошли незаметно), на уме у него была все та же тактика оттягивания времени. Он забыл принять в расчет, что доставляет этим неудобства своим клиентам, он думал лишь о том, чтобы насолить инспектору.

Тетушка Августа испустила глубокий вздох, который так же трудно поддавался истолкованию, как и письма Поттифера. Неясно — выражал ли вздох сожаление о кончине Поттифера или удовлетворение от того, что история, начатая на Морском вокзале в Булони, рассказана.

— А здесь, в благословенной стране Парагвай, — мистер Висконти словно подытожил рассказ, — нет подоходного налога и не нужны никакие отсрочки.

— Мистеру Поттиферу здесь не понравилось бы, — заметила тетушка Августа.

Поздно вечером, когда я совсем уже собирался лечь спать, она зашла ко мне в комнату и села на постель.

— Тут сейчас вполне уютно, тебе не кажется? — спросила она.

— Вполне.

Она сразу увидела свою карточку, вынутую из «Роб Роя», которую я заткнул за рамку зеркала. Спальня, где нет ни одной фотографии, свидетельствует о бессердечии ее обитателя — когда человек засыпает, он нуждается в присутствии родственных душ, которые окружали бы его, как, бывало, Матфей, Марк, Лука и Иоанн в детстве [имеется в виду широко известный в Англии детский стишок, где перечислены имена евангелистов].

— Откуда она у тебя? — спросила тетушка.

— Я нашел ее в книге.

— Твой отец снимал.

— Я так и думал.

— То был на редкость счастливый день. В тот период счастливых дней было мало. Уж очень много было споров из-за твоего будущего.

— Моего будущего?

— А тебя еще и на свете не было. Сейчас мне опять очень хотелось бы знать, что же с тобой будет. Ты останешься с нами? Ты отвечаешь так уклончиво.

— О пароходе думать уже поздно.

— Пустая каюта всегда найдется.

— Не очень-то меня прельщает перспектива провести три дня с бедным Вордсвортом.

— Можно лететь самолетом…

— Вот именно, — заключил я, — так что, как видите, мне не надо решать прямо сейчас. Я могу лететь через неделю или через две. Поживем — увидим.

— Я всегда представляла, как придет день, и мы будем жить вместе.

— Всегда, тетя Августа? Мы с вами знакомы меньше года.

— А зачем, ты думаешь, я приехала на похороны?

— Все-таки умерла ваша сестра.

— Ах да, я и забыла.

— Так что подумать о дальнейшем время еще есть, — добавил я. — А вдруг вы и сами не захотите здесь остаться. Вы же такая любительница путешествий, тетя Августа.

— Нет, здесь конец моего пути. Вероятно, мои путешествия тоже были неким суррогатом. Ведь когда мистер Висконти был рядом, у меня не возникало желания путешествовать. А чем, собственно, тебя так притягивает Саутвуд?

Этот вопрос я задавал себе уже несколько дней и постарался ответить на него как мог убедительнее. Я говорил о моих георгинах, даже о майоре Чардже и его золотых рыбках. Пошел дождь, зашуршал по листьям деревьев; с тяжелым стуком упал на землю грейпфрут. Я говорил о последнем вечере с мисс Кин и о ее печальном, полном сомнений письме из Коффифонтейна. Даже адмирал прошествовал через мои воспоминания, раскрасневшийся от кьянти, в алой бумажной шляпе. На ступенях моего дома накапливались пакеты «ОМО». Я испытывал чувство облегчения, как больной от укола пентотала, и говорил все, что приходило в голову. Я говорил про «Петушка», про Питера и Нэнси в ресторане близ аббатства на углу Латимер-роуд, про колокола церкви св.Иоанна и доску в честь советника Трамбуля, патрона мрачного сиротского приюта. Я сидел на постели рядом с тетушкой, она обняла меня, а я пересказывал ей небогатую событиями историю моей жизни.

— Я был очень счастлив, — заключил я, словно жизнь моя нуждалась в оправдании.

— Да, милый, да, я знаю, — повторяла она.

Я рассказал, как был добр ко мне сэр Альфред Кин, про банк и про то, как сэр Альфред грозился перевести свой счет в другое место, если меня не оставят управляющим.

— Милый мой мальчик, — сказала она, — все это в прошлом. — И она погладила мне лоб своей старческой рукой, как будто я был школьник, сбежавший из школы, и она обещала мне, что больше я туда не вернусь, все мои неприятности кончились и я могу остаться дома.

Я прожил уже больше полувека, но тем не менее я прислонился головой к ее груди.

— Я был счастлив, — повторил я, — но как мне было скучно все это долгое время.