декорированы и походили на огромные елочные хлопушки. Чемоданы ломились от подарков, какая-то девушка приколола к пальто веточку остролиста1; высоко под крышей вокзала в свете прожекторов покачивалась большая ветка омелы. При малейшем движении Ворон чувствовал, как шевелится под мышкой автоматический пистолет.

Без двух минут двенадцать Ворон бросился бежать; паровозный дым стлался над платформой, захлопывались двери вагонов. Он сказал контролеру у входа:

— Не успею купить билет. Заплачу в вагоне.

Двери ближних вагонов были заперты: не было мест. Проводник крикнул ему, что есть места в голове поезда, и он побежал дальше. Едва успел. Места он не нашел и остался стоять в тамбуре, прижавшись лицом к стеклу, чтобы скрыть заячью губу. Он смотрел, как уходит назад Лондон: вот будка стрелочника, а в ней — кастрюлька с какао греется на маленькой печке; зеленый огонь светофора; череда потемневших от времени домов, четкими силуэтами выступающих на фоне холодного звездного неба; он смотрел и смотрел, ведь ничего другого нельзя было придумать, чтобы скрыть заячью губу; но в то же время ощущал, как отдаляется, уходит от него все то, что он любил, уходит все дальше и дальше — не дотянуться.

Матер шел назад по платформе. Жалко, что он не успел повидаться с Энн, но это не страшно. Они ведь увидятся через несколько недель. И дело не в том, что он любил ее меньше, чем она — его, вовсе нет, просто сейчас его мысли словно были поставлены на якорь: он работал. Если дело выгорит, он получит повышение; тогда они смогут пожениться. Поэтому совсем не трудно было на время выбросить Энн из головы.

Сондерс ждал по другую сторону от входа. Матер сказал:

— Уходим.

— Теперь куда?

— К Чарли.

Они уселись на заднем сиденье, и машина нырнула в узкие, грязные улочки позади вокзала. Какая-то проститутка высунула вслед им язык. Сондерс сказал:

— Может, у Джо?

— Не думаю. Но попытаемся.

Машина остановилась через два дома от лавки, где торговали жареной рыбой и картошкой. Человек, сидевший рядом с водителем, вышел и остановился, ожидая хозяина.

— За дом, к черному ходу, Фрост, — сказал Матер.

Через две минуты Матер забарабанил в дверь лавки. Зажегся свет, в окно стали видны длинный прилавок, стопка старых газет, потухшая жаровня. Дверь приоткрылась. Матер вставил ногу в узкую щель и толчком распахнул дверь.

— Привет, Чарли, — сказал он, окидывая взглядом помещение.

— Мистер Матер, — сказал Чарли. Он был толст, как евнух из гарема, и при ходьбе кокетливо покачивал бедрами, словно уличная девка.

— Мне надо поговорить с тобой.

— О, я в восторге, — сказал Чарли, — проходите сюда, пожалуйста, мистер Матер. Я только что отправился спать.

— Еще бы тебе не спать, — ответил Матер, — небось там, внизу, сегодня полный сбор?

— О, мистер Матер, ну и шутник же вы. У меня в гостях всего-то один или два мальчика, студенты из Оксфорда.

— Слушай, я ищу парня с заячьей губой. Лет двадцати восьми.

— Здесь его нет.

— Темное пальто, черная шляпа.

— Не знаю такого, мистер Матер.

— Мне бы хотелось заглянуть к тебе в подвал.

— Разумеется, мистер Матер. Там всего лишь один-два мальчика. Студенты из Оксфорда. Вы не возражаете, если я зайду к ним прежде, чем вы? Представлю вас. Так будет безопаснее.

— Я сам о себе позабочусь, — сказал Матер. — Сондерс, останьтесь в лавке.

Чарли открыл одну из дверей.

— Ну, ребята, не пугайтесь. Мистер Матер — мой друг.

От противоположной стены комнаты на Матера угрожающе уставились «студенты из Оксфорда» со сломанными носами, изуродованными ушными раковинами: жалкие ошметки кулачных боев.

— Привет, — сказал Матер.

На столах не было ничего — ни карт, ни выпивки, все исчезло в мгновение ока. Матер, тяжело ступая, сошел вниз, на каменный пол комнаты. Чарли повторил:

— Ну-ну, мальчики, нет нужды бояться.

— Почему бы тебе не пригласить в свой клуб еще и студентов из Кембриджа?

— спросил Матер.

— О, мистер Матер, ну и шутник же вы!

Они следили за ним глазами, пока он шел через всю комнату; они не желали разговаривать с ним: он был — Враг. Им не нужно было дипломатничать, как Чарли, не нужно скрывать свою ненависть. Следили за каждым движением. Матер спросил:

— А что вы держите в этом шкафу?

Их глаза неотрывно следовали за ним, когда он направился к шкафу и взялся за ручку дверцы. Чарли попросил:

— Дайте мальчикам возможность поразвлечься, мистер Матер. Они ничего дурного не делают. Мой клуб — один из самых лучших в городе…

Матер потянул на себя дверцу. Из шкафа наружу вывалились четыре девицы. Они были одинаковые, словно куклы, отштампованные из одной формы, с ярко крашенными короткими пережженными волосами. Матер рассмеялся.

— Это вы тут все шутники, а не я! Вот уж никак не ожидал увидеть такое в твоем клубе, Чарли. Спокойной всем ночи.

Девицы поднялись на ноги, отряхивались. Никто из «мальчиков» не произнес ни слова.

— Правда, мистер Матер, — говорил Чарли, поднимаясь по лестнице и заливаясь краской, — мне очень стыдно, что такое случилось у меня в клубе. Но мальчики не имели в виду ничего дурного… Только… ну, вы же знаете, как это бывает. Они не любят, когда их сестренки остаются дома одни.

— Что такое? — спросил Сондерс сверху.

— Ну я им и сказал, пусть приводят, пусть милые девочки просто посидят здесь с ними.

— Что такое? — сказал Сондерс. — Д-д-девочки?

— Не забудь, Чарли, — сказал Матер, — парень с заячьей губой. Не забудь сообщить мне, если он здесь появится. Если не хочешь, чтобы твой клуб прикрыли.

— А награда объявлена?

— И награду получишь, можешь быть уверен.

Они вернулись в машину.

— Поедем заберем Фроста. Потом — к Джо. — Матер вытащил записную книжку и вычеркнул одно имя. — А после Джо — еще шестеро…

— Мы и к т-т-трем не закончим, — сказал Сондерс.

— Порядок такой. Его уже и в городе-то давно нет. Но рано или поздно он разменяет еще пять фунтов.

— Отпечатки пальцев?

— Полно. На мыльнице было столько, что на целый альбом хватило бы. Видно, чистюля. Да у него не осталось ни малейшей лазейки. Вопрос времени, всего-навсего.

Отблески огней Тоттнем Корт Роуд скользили по их лицам: витрины огромных магазинов все еще ярко сверкали.

— Смотри, какой спальный гарнитур славный, — сказал Матер.