кои-то веки поговорит со своим рабочим, — взорвался Энтони. — Парень насквозь промок. Нельзя же его здесь бросить! — И сделав Андерссону знак рукой, он заспешил к стеклянной двери. Тот пошел за ним, еле волоча ноги от усталости. Столб света в центре вестибюля, стены мягкого тона, глубокие квадратные кресла, звуки музыки из ресторана — все это безжалостно обступило замызганного усталого человека в тяжелых ботинках, выставляя его странным экспонатом, пугалом, попавшим сюда по прихоти злого шутника.

— Теперь ваша очередь рассказать нам что-нибудь, герр Крог, — попросила трагическая женщина. Кроме Кейт, внимательно следившей за Крогом, все ели сырные крекеры из банки.

Крог рассмеялся, погладил лысый пергаментный череп. — Мне… нечего рассказать.

— Чтобы в такой романтической жизни, как ваша…

— Я расскажу, — объявил Хаммарстен.

Трагическая женщина разрывалась на части, желая удержать обоих. — Дорогой профессор, потерпите минутку… Ваша Марина будет в восторге от рассказа, но сначала…

— Я знаю рассказ о трех мужчинах из Чикаго, которые ходили в публичный дом, — сказал Крог. — Постойте. Надо вспомнить. Столько лет… — Эрик, — окликнул его Энтони, — вас хочет видеть один человек. Его зовут Андерссон. Говорит, что работает у вас. — Как пустили сюда этого старика? — возмутился Крог. — Я не желаю, чтобы мне мешали. Велите ему сейчас же уйти.

— Он не старик. Он говорит, что вы знаете его отца. Что отца уволили. — Это не тот человек, к которому ты на днях ездил, Эрик? — спросила Кейт. — Которому ты обещал…

— Согрей и накорми людей несчастных… — пронзительным голосом возгласил Хаммарстен, уронив очки в банку с крекерами. — Ночь выдалась жестокая для них.

— Я ничего не подписывал.

— Ты уволил его?

— Пришлось. За какое-то трудовое нарушение. Союз не смог опротестовать.

А я должен был покончить с угрозой забастовки. — Попросту говоря, старика надули, — заметил Энтони. — Его сын ни о чем не догадывается. Он думает, вы поможете.

— Скажите, чтобы он уходил, — повторил Крог. — Ему здесь нечего делать.

— Сомневаюсь, что он уйдет.

— Тоща гоните его в шею, — распорядился Крог. — Вам за это платят. Ступайте.

— И не подумаю, — ответил Энтони.

— О боже, — вздохнула Кейт, — надо кончать этот вечер. Веселья не получается. И коньяк мы весь вылили. Профессор, за каким чертом вы тащили сюда эти крекеры с сыром?

— Старый автомобиль, — объяснил тот. — Я не надеялся, что мы доползем, а девочкам надо питаться.

— Давайте собираться домой, — сказала Кейт. — Энтони, отпусти этого человека.

— Даже не подумаю, — повторил Энтони.

— Тогда я сама пойду. Ты сошел с ума, Энтони. — Холл! — неожиданно оповестил Крог. — Холл! — Он первым заметил его: там, под люстрами, в дальнем конце освещенного зала он разглядел вихлявую походку, твидовый костюм, узкое коричневое пальто с бархатным воротником («Это Холл», — пояснил он собранию), узкую обтекаемую шляпу, худую плоскую физиономию кокни.

— В конторе сказали, что вы здесь, мистер Крог.

— Все благополучно, разумеется…

С выражением глубочайшего недоверия Холл обвел взглядом застолье — профессор, трагическая дама, Энтони, Кейт. — Разумеется, мистер Крог. — Садитесь, Холл, и возьмите бокал. Вы летели самолетом?

— Я два часа проторчал в Мальме.

— Хотите крекер, Холл? — предложила Кейт, но Холл брезговал взять из ее рук — вообще брать из чужих рук. Даже принесенный официантом бокал он тайком протер под столом краешком скатерти. Его подозрительность и слепая преданность положили конец застольному разговору. — Смотри, как воет ветер, как разъярилось море, — возобновил свою декламацию Хаммарстен, но под взглядом Холла осекся и захрустел крекером. — Снимите пальто. Холл, — сказала Кейт.

— Я ненадолго. Просто зашел узнать, не нужно ли чего.

— Слушайте, мы не можем держать этого парня всю ночь, — сказал Энтони.

— Он промок до нитки.

— Кто такой? — спросил Холл. Он никого не удостоил взглядом, его юркие глазки буравили Крога; эти глазки приводили на память не привязчивую комнатную собачонку, а скорее поджарого каштанового терьера — из тех, что околачиваются под дверьми пивнушек, трусят за букмекером, с азартом травят кошек, в подвалах душат крыс.

— Это молодой Андерссон, — ответил Крог. — Его отец подстрекал к забастовке. Я с ним переговорил. Никаких письменных обещаний — шутка, сигара. Их, видите ли, волновал вопрос о заработной плате в Америке. Со стороны оркестра, путаясь в желто-лимонном платье, появилась блондинка: обиженно поджатые накрашенные губы, молящий взгляд — сорванный, смятый цветок, всеми забытый в ночном разгуле. — Ты не должен так обращаться со мной, Энтони. — И я его уволил. Нашли какое-то трудовое нарушение. Другого выхода не было. А этот малый напрашивается на скандал.

— Я совсем окоченела в этом автомобиле.

— По крайней мере, предложите ему выпить, — сказал Энтони.

— Поедем домой, Эрик, — сказала Кейт.

— Все равно вы его увидите. Я провел его в вестибюль. — Вы не хотите его видеть, мистер Крог? — спросил Холл. — Вы хотите, чтобы он отсюда убрался?

— Я же сказал: гоните его отсюда, — сказал Крог, обращаясь к Энтони. Холл молчал. Он даже не взглянул на Энтони — и без того ясно, что ни на кого из них мистер Крог не может положиться. Он встал — руки в карманах пальто, шляпа чуть сдвинута на лоб — и вразвалку прошел мимо оркестра, серебристых пальм, толкнул стеклянную дверь в просторный пустой вестибюль и мимо конторки направился прямо к пушистому ковру под центральной люстрой, где растерянно переминался молодой Андерссон. Из ресторана хлынули звуки оркестра: «Я жду, дорогая».