если работа не по мне?

— Да нет, тебе понравится, я уверена. Попробуй, во всяком случае. Мне плохо здесь без тебя. А так мы будем все время рядом, будем вместе отдыхать, развлекаться.

— Очень мило, — улыбнулся Энтони, — а когда я буду работать? Кстати, ты хоть представляешь, где это будет происходить? Где-нибудь на заводе? Это бы ничего, я всегда интересовался техникой. Помнишь, как я наладил старый автомобиль и на Брайтон-роуд выжимал двадцать миль? Но, скорее всего, это будет что-нибудь бухгалтерское — тут, в основном, вся моя практика. — И хватит разлук: ты в Китае — я в Лондоне, ты в Индии — я в Стокгольме.

— Теперь наглядимся друг на друга. Еще надоем тебе.

— Этого никогда не будет.

— Такая идиллия была у нас только в раннем детстве, до школы. А на каникулах не успеешь оглянуться, как все кончалось. — Я этого ужасно боюсь.

— Чего именно?

— Что эти каникулы тоже ненадолго.

Сознание ошибки мучительно пронзило его: все-таки это любовь, как несправедливо, что она его сестра. Какая потеря, какая беда. В ней бездна обаяния, думал он, в ней порода, шик. Все не те слова просились с языка. Что слово с делом у нее не расходится, что на нее можно смело рассчитывать. Надо было сказать просто — что он любит ее, но тут над дверью зажегся свет и она опередила его:

— Эрик. Он тебя ждет. — Возможность была упущена, осталось чувство вины, грустный осадок, привкус невезения, плохонького оркестра и, спохватившись, клянешь себя за нерешительность и недостаток доброты. И деньги были, и даже не жалко их — отчего замешкался, может, собственное счастье упустил… — Ну, я пошел. Как я выгляжу? Ничего на носу, выбрит чисто?

— Хорошо выглядишь. А вообще Эрик не обращает на это внимания. Всюду Эрик, подумал он и попытался разжечь в себе ревность, воображая торжествующее лицо Крога, заполучившего Кейт, но перед глазами почему-то встали каменные ступени, ведущие к знакомой квартире, побеленная стена, карандашные записи на ней. «Вернусь в 12:30». «Молока сегодня нет». У Крога свое, у меня свое, никто никому не мешает. Кейт открыла дверь. Проходя, он задел ее плечом. Брат и сестра, привязанность, привычка, все правильно и спокойно. Чего ради я стану ревновать к нему? Любовь — это когда в пустой квартире надрывается звонок, когда среди сплетенных сердец, между «Ушел в пивную рядом» и «Вернусь в 12:30» ищешь свою запись, потом по скользким от мыльной воды ступеням спускаешься вниз, начало всегда хорошее, конец всегда плохой. — Спасибо, что нашли для меня время, мистер Крог, — выпалил он с порога. Он отчаянно трусил, хорохорился, его пьянила злая радость, потому что ниже падать некуда: просить работу у любовника сестры, с точки зрения любого клуба, — самое последнее дело. Он устремил на Крога свой положительный, продуманно чистый взгляд.

Напрасный труд. Крог даже не смотрел на него. Он кивнул в сторону кресла. — «Садитесь», стал возиться с зажигалкой. Он застенчивый человек, растерянно подумал Энтони.

— Сначала мне показалось, что я ничего не смогу вам предложить, — начал Крог. — Наш расчетный отдел полностью укомплектован. Ведь вы, если не ошибаюсь, в основном занимались бухгалтерией? — Да, — ответил Энтони.

— Как вы понимаете, я в эти дела не вникаю. Я полагаюсь на отчеты заведующего отделом. А он удовлетворен своими сотрудниками. Согласитесь, я не могу взять и уволить опытного работника, который удовлетворяет… — Разумеется.

— Я знал, что вы меня поймете, — сказал Крог. — Однако я хочу вам помочь — вы брат мисс Фаррант, а мисс Фаррант… — он запнулся, поднял сухое бесстрастное лицо, отчего-то принявшее тревожное выражение, и взглянул на дверь в приемную секретарши; потом опустил глаза на пульт сигнализации — похоже, он хотел спросить у самой Кейт нужное слово. — Она оказывает мне бесценные услуги, — выговорил он наконец и без перехода спросил:

— Вы знаете Америку?

— Я был один раз в Буэнос-Айресе.

— Я говорю о Соединенных Штатах.

— Нет, — ответил Энтони, — в Штатах я не был. — У меня там капиталовложения, — объяснил Крог, опять теряя нить разговора. — Сигарету?

— Благодарю.

Протягивая зажигалку, Крог заговорил обеспокоенно и громко, но плотный воздух, стиснутый звуконепроницаемыми окнами и дверью, поспешил заглушить его голос.

— Предложение, которое у меня есть для вас, может показаться странным. Возможно, вы не захотите его принять. — Им овладела мучительная растерянность, и, ничего еще не сказав, он пояснил в оправдание:

— Я не могу обратиться к полиции с такой просьбой.

— А что нужно сделать? Украсть что-нибудь? — осторожно спросил Энтони. — Украсть! — воскликнул Крог. — Конечно, нет. — Он поерзал, нервно сглотнул и решился. — Мне нужна личная охрана. Вчера… конечно, пустяки, треск выхлопной трубы, но я испугался… и подумал, что я совершенно беззащитен, если вдруг… Вам может показаться, что это пустые страхи, но в Америке такие вещи случаются сплошь и рядом. А вчера у меня были беспорядки на заводах. Вы не поверите, но…

— Нет, отчего же, верю, — подхватил Энтони. Он не раздумывал ни минуты, и только отсутствующее выражение его правдивых глаз могло подсказать, что он обшаривает Буэнос-Айрес, Африку, Индию, Малайю, Шанхай, спешно отыскивая подходящую историю. — Помнится, я встретил одного парня, он был телохранителем Моргана. Это было в Шанхае. Так он мне сказал, что они все имеют телохранителей. Он говорил… Да что там, это только разумно. Даже у кинозвезд есть телохранители.

— Но у нас, в Стокгольме…

— А вы должны идти в ногу со временем, — велел Энтони. Он обрел прежнюю уверенность в себе. Он продавал себя, как прежде продавал шелковые чулки и пылесосы; твердый взгляд, нога уже за порогом, деловитая скороговорка, никогда, впрочем, не мешавшая оставаться джентльменом (оправдывая перед мужьями ненужные приобретения, они потом так и говорили: «Это был настоящий джентльмен»). — И я именно тот человек, который вам нужен, мистер Крог. Я бы мог показать вам выигранные кубки, серебряный приз. — Он не забыл дать патетический штрих, который окончательно оправдывает покупателя в собственных глазах («бедняга, он хлебнул горя»). — Правда, я многое распродал, мистер Крог. Когда очень прижало. Помню, вышел из ломбарда и бросил квитанцию в ближайшую урну, и, поверите, ни о чем я так не жалел в жизни, как о серебряном epergne, который выиграл в шанхайском клубе; пришлось изрядно постараться — отлично стреляли люди. Замечательный был epergne.

— Значит, вы согласны на эту работу? — спросил Крог.

— Разумеется, согласен, — ответил Энтони.

— Пока я в правлении, вы свободны, но в остальных случаях вы будете всегда возле меня.

— Нужно все обставить как полагается, — сказал Энтони. — Пуленепробиваемое стекло, металлические козырьки. — Не думаю, что это может потребоваться в Стокгольме. — Тем не менее, — возразил Энтони, с нескрываемым отвращением окидывая стеклянные стены, — сюда, например, очень легко кинуть бомбу. Фонтан, конечно, ничего не потеряет…

— Как вас понимать? — быстро спросил Крог. — Вам не нравится фонтан?

— Простите, — вскинул брови Энтони, — а разве он может нравиться?

— Это работа лучшего шведского скульптора.

— Снобы, конечно, оценят, — сказал Энтони. Он подошел к окну и хмуро посмотрел вниз, на фонтан, на этот зеленый, взмокший камень под серым небом. — Зато стоит хорошо, — успокоил он.

— Вы думаете, это плохая статуя?

— Я думаю, безобразная, — ответил Энтони. — Если таков шведский идеал красоты, то я предпочту идеалы Эджуэр-роуд.

— Но лучшие знатоки, — забеспокоился Крог, — они в один голос утверждали…

— Это же одна лавочка, — сказал Энтони. — Вы спросите людей попроще. В конце концов, ведь они покупают продукцию «Крога». — Вам нравится эта пепельница? — не сдавался Крог.

— Отличная пепельница, — ответил Энтони.