горьких разочарований. Тем, кто «вымучил» идею переселения в нашу страну, а не прибежал в консульство под воздействием момента, такая «терапия» была не страшна, но зато сразу помогала отсеять людей неподготовленных.
— Если бы так. Нет, все дело именно в том, что она уже не раз ездила в Москву, знакома с тамошней жизнью, обзавелась друзьями. Никакая нехватка колбасы или очереди в магазинах ее не пугают. Ее привлекает духовная жизнь, которая в Швеции кажется ей скучной и бесперспективной.
— Но все равно не торопитесь принимать решение. Молодо-зелено. Через полгода она вообще может найти другое увлечение и забудет про Советский Союз, — утешил я родителей.
Оба они переглянулись и скептически покачали головами, не сказав ни слова.
Прошло какое-то время, когда мне в посольство позвонил Михаил Александрович и попросил его принять с супругой по «важному и конфиденциальному» делу. Мне стало сразу ясно, по какому делу им понадобилось меня увидеть, и я не ошибся.
— Ну вот, мы пришли, чтобы подать документы на въезд в Советский Союз, — торжественно объявил мне Михаил Александрович.
Клара Давидовна согласно кивала.
— Значит, дочка от своего не отступилась?
— Куда там — вся в меня! — с гордостью ответил отец.
— Ну что ж, приступим тогда к делу.
Я объяснил им порядок оформления въезда в СССР на постоянное жительство, предупредил, что необходимо принимать советское гражданство, что надо ждать решение Верховного Совета, что положительное решение отнюдь не запрограммировано и т. д.
— Где вы намерены проживать? — спросил я под конец.
— Конечно, в Москве, — заявили супруги в один голос.
— А знаете, что Москва как место жительства, в связи с нехваткой жилья, может быть не подтверждена властями?
— А мы продадим свою кооперативную квартиру в Стокгольме и купим квартиру в Москве на свои деньги. Мы не хотим просить для себя ничего у Советского государства. Наши американские и шведские пенсии попросим переводить в Союз. Это вполне приличные деньги, на которые можно обеспечить и себя и Марийку на период ее учебы в университете.
— Хорошо, только не торопитесь продавать свою квартиру, пока не получим ответ на наше ходатайство, — порекомендовал я супругам. — И вообще, во избежание всяких неприятностей, не рекомендую распространяться о принятом решении среди вашего окружения.
Последнюю рекомендацию Михаил Александрович и Клара Давидовна особенно горячо поддержали, потому что уже имели опыт полулегального выезда из США.
Через месяц я отослал все необходимые ходатайства и заключения консульского отдела в Москву и стал ждать ответа.
Ответ пришел через месяцев пять или шесть. Ответ был благоприятный. Всех троих приняли в советское гражданство и всем троим предложили Москву в качестве местожительства, при условии приобретения ими кооперативной квартиры. Вопрос перевода Марии в Московский университет и досдачи необходимых экзаменов вообще казался им такой мелочью по сравнению с большим радостным событием.
Нужно сказать, что родители Марии неплохо представляли некоторые советские порядки и проявили личную инициативу для дополнительной подстраховки своего дела. В один из приездов в Москву Клара Давидовна обратилась к руководству комитета «Родина», где ее хорошо знали, и заручилась там поддержкой.
…Через месяца два-три все трое уехали в Москву. Скоро я получил от них письмо, в котором они сообщали, что благополучно обосновались на новом месте, купили квартиру на проспекте Вернадского, дом номер 114, машину «Жигули», Мария учится в университете и все они страшно рады, что все так хорошо устроилось. Они выражали искреннюю благодарность за оказанную помощь и приглашали меня к себе в гости.
В очередной отпуск я навестил своих подопечных и убедился, что действительно такое сложное дело завершилось для всех так удачно. Михаил Александрович ходил по своей трехкомнатной квартире, удовлетворенно постукивал рукой по бетонным стенам и весь светился от сознания того, что сбылась наконец заветная мечта возвратиться на родину.
— Теперь я могу спокойно умереть, — сказал он мне на прощанье.
— Ну зачем же думать о таком — особенно теперь! Живите на здоровье и радуйтесь, — попытался я взбодрить старого эмигранта.
Скоро я возвратился из отпуска в Стокгольм. «Боевые будни» закрутили так, что я забыл думать о моих дорогих переселенцах, но скоро они сами напомнили о себе. Клара Давидовна прислала письмо, в котором сообщала, что Михаил Александрович скончался.
Больше я их не встречал.
Другая Мария тоже была единственной дочерью у своих родителей, которые вознамерились спасти ее и уберечь от порочного влияния буржуазного шведского общества и не видели для нее будущего в этой стране. Такое будущее, свободное от наркотиков и распущенности, по их мнению, могло быть обеспечено только в Советском Союзе.
Родители — шведские финны, коренные жители провинции Норботтен, были простыми рабочими, всю жизнь трудились и перебивались на скромную зарплату и никаких излишеств в быту себе не позволяли. Незадолго до того, как обратиться в советское консульство, они переехали в город Норртэлье, расположенный в 120 километрах к северу от Стокгольма, и жили в двухкомнатной квартирке на пенсию.
Дочь, окончив общеобразовательную школу, работала продавцом в универсаме «Консум» и вела довольно замкнутый образ жизни. Этому способствовали ее родители, следившие за каждым ее шагом и требовавшие, чтобы она нигде не задерживалась и сразу после работы возвращалась домой. Мария была послушным и спокойным ребенком, и никаких проблем в семье вроде бы не возникало.
Решение эмигрировать в Советский Союз созрело у отца и матери после того, как они по линии общества дружбы «Швеция—СССР» съездили в туристическую поездку в Москву и Петрозаводск и вернулись домой, возбужденные увиденным. Сразу после этого они приехали в Стокгольм и попросились ко мне на прием, чтобы подать прошение о переселении в Советский Союз. В качестве местожительства они выбрали Петрозаводск, полагая, что, как финнам, им там будет легче адаптироваться.
Я выпустил в них заготовленный заряд «терапевтического лекарства», полагая, что они передумают и воздержатся от своего скоропалительного решения, но отец с матерью продолжали на нем настаивать. Мария безучастно присутствовала на беседе и, казалось, нисколечко не интересовалась разговором и тем, что решается ее судьба. Она производила впечатление замкнутой, слегка заторможенной и не очень развитой анемичной особы, которую ничто вокруг не волновало. Она только согласно кивала, когда кто-нибудь из родителей обращался к ней с вопросом.
В общем, я сдался на их уговоры и приступил к оформлению документов. Воспользовавшись удобным предлогом, я выехал в Норртэлье, чтобы познакомиться поближе с семейством и образом их жизни. Отец и мать гостеприимно встретили меня дома, угостили чем могли и попросили ускорить