Зина щелкнула тумблером:
- Поленька, Кишинев, срочно.
- После смены я буду ждать тебя на старом кладбище, - сказал он, - даже если ты не придешь. Что, разумеется, исключено.
- Ox, Харитоша, - прошептала девушка и легонько провела ладонью по его лицу. - Бить тебя некому.
- Некому, Зиночка, - согласился Хари, целуя ее испачканные чернилами пальцы.
Ни Зина, ни Хари не замечали, что за ниш! следит притаившийся за окном Сеня. Поодаль от него с электрогитарами наготове стояли Бузилэ и бульдозерист. Шнуры от гитар тянулись к щиту трансформатора, на котором были нарисованы череп и кости. Видно, трио собиралось дать очередной концерт по Зининым заявкам, но после всего увиденного и услышанного Сеня пришел в ярость. Он затравленно озирался, не зная, на чем выместить обуревавшие его чувства. Его взгляд упал на мотоцикл Хари. Он подошел к нему и хотел пнуть ногой, но едва размахнулся, как на мотоцикле оглушительно завыла сирена. От неожиданности Сеня попятился, а потом дал деру. Сирена умолкла. Из диспетчерской выглянул Хари:
- Что такое?
- Репетиция, - сказал Бузилэ и взял на своей электрогитаре аккорд, очень похожий на вой сирены.
Над дверью книжного магазина «Луминица» красовался гипсовый венок - близнец того, что украшал фронтон «храма Диониса». Георге поправил галстук и вошел в магазин.
Продавец, молодая статная женщина, разбирала новую литературу.
- Добрый день, - сказал Георге.
- Здравствуйте, - мельком взглянув на него, кивнула женщина.
Он подошел к полке подписных изданий, взял наугад одну из книг, полистал. Снова посмотрев на посетителя, женщина замерла, затем тщательно проверила свою безупречную прическу и с приветливой улыбкой подошла к нему.
- Гегель, работы разных лет, - прочел он на обложке. - Кто же это у вас гегельянец?
- Есть тут один, - еще шире заулыбалась она, - мош Данила, сторожем на винограднике работает. Хочу, говорит, хоть перед смертью уяснить, для чего я жил… Извините, вы, случайно, не Георге Калалб?
Он кивнул:
- А вы, случайно, не Анжелика Апостол?
- Откуда вы меня знаете? - удивилась она.
- Слышал, что в моем селе появилась красавица по имени Анжелика.
- Так вы, стало быть, сын мош Диониса? Ну и история! А я думала, вы просто однофамильцы…
- Да, ваш грозный муж моих стариков… даже не знаю, как и сказать…
Лицо Анжелики приняло решительное выражение:
- Не беспокойтесь, Георге… Дионисович, я ему-
- Зовите меня просто Георге.
- О, спасибо!… Не беспокойтесь, Георге…
- Можете на ты, - совсем раздобрел Георге.
- Право, я даже не знаю, что и сказать, - совсем растерялась от счастья Анжелика. Наконец собралась с духом. - Георге, ты… дашь свой автограф?
И протянула ему «Поэмы о любви». Георге щелкнул шариковой ручкой:
- С условием, Анжелика, что ты придешь к нам на новоселье.
Но заглянув ей в глаза, понял, что можно было и не ставить условий…
По улице прошла длинноногая старуха с десагой через плечо. Из десаги на мир обреченно глядели две гусиные головы. Когда старуха удалилась, из кустов вынырнул Ионел со своими товарищами и пошел по ее следу. Он присел возле мокрого места, где отпечатки опинок были особенно четкими, измерил линейкой длину и ширину следа и записал данные в блокнот. Товарищи глядели на своего вожака с восхищением, как «а настоящего следопыта, а фотограф Аурел сделал, конечно, несколько дублей.
Семья Апостол обедала. Зина лениво ковырялась ложкой в супе. Анжелика ела медленно, жеманно поднося ко рту накрахмаленную салфетку. Апостол, как всегда, спешил, ел одновременно суп и жаркое, запивая все это компотом.
- Желудок испортишь, Гриша, - сказала Анжелика.
- Что желудок, у меня шестнадцать тонн яблок портятся, - прочавкал Апостол. - А тут еще эти иностранцы!… Вот отвяжусь от них, повезу сам яблоки к Богданову и высыплю во двор, пусть гниют под его окнами!
- Не высыпешь, Гриша, - сказала Анжелика, - сначала покричишь, пошумишь, а когда охрипнешь, станешь ползать перед ним на коленях.
- Я! На коленях?!
- Тише, Гриша. Кушай, Зина, а то остынет… Tы же у нас молодец против овец, Гриша. Вот бедных стариков со свету сжить тебе ничего не стоит.
- Ты про кого, Анжелика?
- Про Калалбов, Гриша, про Калалбов.
- Калалбы? - ошалело смотрел на нее Апостол.
- Да, Калалбы, - подала голос Зина. - Тата, если ты их дом хоть пальцем тронешь, я уйду из дому.
Отец тряхнул головой: не почудилось ли ему?
- А я, - спокойно сказала жена, промокая салфеткой рот. - я из дома не уйду, но тебе, Гриша, жизни в этом доме не будет.
Апостол часто-часто заморгал глазами.
- Кстати, я приглашена к ним на новоселье, -
сказала Зина.
- Я тоже, - сказала Анжелика.
Теперь все трое удивленно смотрели друг на друга.
Стоял полуденный зной. Лавочка толстушки пустовала. Длинноногая оставалась на своем посту. К ней подкрался Ионел и прислушался. Она тихо посапывала и чмокала во сне губами.
Ионел присел у ее ног, осторожно развязал одну из опинок, вынул из кармана булавку и тихонько уколол старуху в лодыжку. Нога ее дернулась, и опинка оказалась в руках Ионела. Тот же фокус он повторил со второй ногой, но старуха так быстро хлопнула себя по укушенному месту, что Ионел не успел убрать руку, и удар пришелся по ней. Старуха крепко держала Ионела за ухо: - Поймался, пионер?… Вот чему вас в школах-то учат!
Тут она заметила, что пазуха у мальчишки слишком оттопырена. Не отпуская уха, она вытащила у него из-под рубашки пару новых спортивных тапок.
- Ага, - обрадовалась она, - уже разул кого-то?
- Они новые, - превозмогая боль, сказал мальчик.
- Значит, украл в магазине!
- Купил.
- Для кого же ты их купил?
- Для вас.
Ответ был неожиданный, и старуха опешила. Этим воспользовался Ионел. Приподнявшись на цыпочки, чтобы уменьшилась боль в ухе, он объяснил скороговоркой:
- Мы собираем для музея различные предметы старины, а ваши опинки, бабушка, являются уникальным экспонатом, потому что сохранились только у вас. Вот мы и решили реквизировать их, а взамен подложить, точнее предложить эту мягкую и прочную обувь.
