держась немного дальше, но твердо решив не прекращать погони.

«Не может же это продолжаться без конца, — думал он. — Просто чудо, что его до сих пор не задавили!» Джордж забыл о полисмене, священный огонь охоты снова разгорелся в нем.

Босини уже не шел, а мчался в еще более сгустившемся тумане; но его преследователь начал замечать в этом безумстве какую-то цель — он явно держал на запад,

«Неужели к Сомсу?» — подумал Джордж. Эта мысль ему понравилась. Достойное завершение такой охоты. Джордж никогда не любил своего двоюродного братца.

Проезжавший экипаж задел его оглоблей по плечу и заставил отскочить в сторону. Он не желает погибать ни из-за этого «пирата», ни из-за кого другого. Но врожденное упорство заставляло его идти по следу сквозь мглу, затянувшую все, кроме силуэта человека, за которым он гнался, и смутных лун ближайших фонарей.

И вдруг инстинкт завсегдатая этих мест подсказал Джорджу, что они вышли на Пикадилли. Здесь Джордж мог пройти хоть с завязанными глазами, и, освободившись от необходимости ориентироваться, он снова задумался фад несчастьем Босини.

По длинной аллее похождений светского человека, прорвавшись сквозь невзрачную толпу сомнительных интрижек, к нему шло воспоминание молодости. Воспоминание, все еще жгучее, которое принесло в зловоние и черноту лондонского тумана запах сена, мягкий свет луны, колдовство лета, — воспоминание о той ночи, когда в густой тьме лужайки Джордж услышал из уст женщины, что он не единственный ее обладатель. И на одно мгновение исчезла серная от тумана Пикадилли, и Джордж снова лежал в тени тополей, закрывавших луну, чувствовал, как разрывается у него сердце, лежал, уткнувшись лицом в душистую, мокрую от росы траву.

Ему захотелось положить «пирату» руку на плечо и сказать: «Полно, друг! Время все залечит. Пойдем выпьем с горя!» Но тут кто-то закричал на него, и он отпрянул в сторону. Из черноты показался кэб и в черноте же исчез. И вдруг Джордж увидел, что потерял Боснии. Он бросился вперед, вернулся, чувствуя, как сжимается сердце от страха, того мучительного страха, который приносит на своих крыльях туман. Лоб его покрылся испариной. Он замер на месте, весь превратившись в слух.

— И тут, — как в тот же вечер рассказывал он Дарти за бильярдом в «Красной кружке», — я потерял его.

Дарти благодушно покрутил свои темные усики. Он только что выбил разом двадцать три очка.

— А кто была она? — спросил он.

Джордж медленно поднял глаза на обрюзгшее, желтое лицо «светского человека», и угрюмая усмешка незаметно скользнула у него по щекам и около тяжелых век.'

«Ну нет, приятель, — подумал он. — Тебе я этого не скажу». Джордж не очень верил в порядочность Дарти, хотя и проводил много времени в его обществе.

— Какая-нибудь фея, — сказал он, натирая кий мелом.

— Фея! — воскликнул Дарти — он употребил более красочное слово. — Я убежден, что это была жена нашего приятеля Со...

— Вот как? — оборвал его Джордж. — В таком случае вы ошибаетесь!

И промазал. Он намеренно не заводил больше разговора на эту тему, но около одиннадцати часов, доигравшись, как он сам потом поэтически выразился, «до того, что у него уже из глаз полезло», подошел к окну и, отдернув занавеску, выглянул на улицу. Черную пелену тумана лишь кое-где разгонял свет, лившийся из окон «Красной кружки», улица была пустынная, мертвая.

— Не выходит у меня из головы этот «спират», — сказал Джордж. — До сих пор, должно быть, слоняется в тумане. Если только не отправился на тот свет, — добавил он подавленным тоном.

— На тот свет? — сказал Дарти, вспомнивший вдруг свое поражение в Ричмонд-парке. — Ничего ему не сделается. Держу пари, что молодчик был пьян!

Джордж круто повернулся: он был просто страшен — его большое лицо потемнело от ярости.

— Хватит! — сказал Джордж. — Ведь я же говорил, что он был совсем пришибленный.

В то утро, на которое был назначен разбор его дела, Сомсу опять пришлось выйти из дому, не повидавшись с Ирэн; пожалуй, это было к лучшему, питому что он до сих пор не решил, как держать себя с ней.

В суд его просили прийти к половине одиннадцатого, на тот случай, если первое дело (нарушение обещания жениться) будет отложено; однако надежда эта не оправдалась, и обе стороны проявили такую отвагу, что королевскому адвокату Уотербаку представилась возможность лишний раз поддержать свою и без того славную репутацию знатока подобных казусов. От другой стороны выступал Рэм, тоже знаменитый специалист по делам о нарушении обещаний. Это был поединок гигантов.

Суд вынес решение как раз к перерыву на завтрак. Присяжные покинули свои места, и Сомс пошел закусить. В буфете он встретил отца; Джемс, словно пеликан, затерявшийся на этой пустынной галерее, стоял, задумавшись, над сэндвичем и стаканом хереса. Безлюдную пустоту центрального зала, над которым в мрачном раздумье остановились отец и сын, лишь изредка на миг нарушали спешившие куда-то адвокаты в париках и мантиях, случайно оказавшаяся здесь пожилая леди, какой-то мужчина в порыжелом пальто, со страхом взиравший наверх, и двое молодых людей, болтавших в амбразуре окна СО смелостью, не свойственной старшему поколению. Звуки их голосов доходили наверх вместе с запахом, напоминавшим тот, который исходит от заброшенных колодцев и в сочетании со спертым воздухом галерей создает полную иллюзию аромата выдержанного сыра — аромата, неизменно сопутствующего отправлению британского правосудия.

Немного погодя Джемс заговорил:

— Когда начнут твое дело? Сразу после перерыва, Должно быть. Того и гляди этот Босини наговорит бог знает чего; собственно, это единственное, что ему осталось. Он обанкротится, если проиграет. — Джемс отправил в рот большой кусок сэндвича и запил его хересом. — Мама ждет тебя и Ирэн к обеду, — сказал он.

Ледяная усмешка промелькнула на губах Сомса; он посмотрел на отца. Невольного свидетеля, подметившего этот холодный, беглый взгляд, вполне можно было бы извинить за недооценку взаимного понимания между отцом и сыном. Джемс одним глотком допил херес.

— Сколько? — спросил он.

Вернувшись в зал суда. Сомс сразу же занял место на передней скамье рядом со своим адвокатом. Он посмотрел, куда сел отец, незаметно скосив глаза, чтобы не скомпрометировать ни себя, ни Джемса.

Джемс выбрал место с краю, позади адвокатов, чтобы уйти сейчас же после конца, и, хмурый, сидел, откинувшись на спинку скамьи, опираясь обеими руками на зонтик. Он считал поведение Боснии возмутительным во всех отношениях, но сталкиваться с ним не хотел, предчувствуя, что такая встреча будет не из приятных.

После Суда по бракоразводным делам эта арена правосудия пользовалась, пожалуй, наибольшей любовью публики, ибо здесь часто разбирались такие сугубо коммерческие деяния, как клевета, нарушение обещаний жениться и тому подобное. Довольно большое количество лиц, не имеющих прямого отношения к закону, занимало задние скамьи; на галерее кое-где виднелись дамские шляпки.

Адвокаты в париках постепенно заполнили два ряда скамей перед Джемсом и сейчас же принялись строчить что-то карандашами, болтать и ковырять в зубах; но эти не столь блистательные служители правосудия недолго привлекали его внимание, вскоре же устремившееся на подпертое с двух сторон короткими темными бакенбардами красное самоуверенное лицо королевского адвоката Уотербака, который вошел в зал, шурша развевающейся шелковой

мантией. Знаменитый королевский адвокат, как не замедлил подумать Джемс, имел вид человека, способного доконать любого свидетеля.