К концу дня насекомые очистили от пудры стекло фонаря, и теперь можно было рассмотреть их.

Косые лучи вечернего солнца освещали вертолет сзади, и только розовые прожилки на прозрачной башенке напоминали, что еще недавно вертушка была засыпана.

Крошечные насекомоподобные организмы выглядели крупинками. Приходилось сильно напрягать зрение, чтобы вообще увидеть их. Лишь у некоторых, более крупных, просматривались какие-то неясные детали.

— У вас есть видеокамера? — спросил я Лиз.

— Да, парочка в запасе имеется.

— Дайте-ка одну, пожалуйста.

Она принесла камеру.

— О, да это «Сони»! Отлично. Хоть раз в жизни армия не позарилась на дешевку. Сейчас я вам кое-что покажу. Фокусное расстояние у этой штуки можно сделать очень коротким. В университете мы использовали видеокамеры как переносной микроскоп.

Я покрепче уперся локтями и, глядя сквозь окуляр камеры на насекомых, настроил ее. Освещение было отличное — лучи заходящего солнца падали сбоку. Изображение получилось четкое: белесые личинки были видны как на ладони. О Боже, да ведь это… Я узнал их. Чувство было такое, будто я хлопнул стопку крепчайшего ирландского виски.

Я захихикал.

— Что это вас так рассмешило?

Меня действительно разбирал такой смех, что я вывалился из фонаря, закашлялся и осел на дно, пережидая, пока пройдет приступ. Я кашлял так сильно, что легкие, казалось, вот-вот вывернутся наизнанку. В груди полыхал костер. Кашель усиливал боль, а та, в свою очередь, вызывала новые приступы кашля. Я задыхался, однако все постепенно прошло. Лиз испуганно смотрела на меня.

Жестом я показал, что со мной все в порядке, и натянул кислородную маску. Все мое тело по- прежнему было набито розовой пудрой, но что-то изменилось. На меня вдруг снизошло спокойствие. Нет, скорее, я чувствовал себя на седьмом небе, почти что витал в облаках. Я как бы видел свое ставшее прозрачным тело. Может быть, в мою кровь поступила свежая порция адреналина или мои эндорфиновые рецепторы потеряли чувствительность, а может, у меня атрофировалась нервная система? Но что бы это ни было, больше ничего не болело.

И кроме того, меня постоянно разбирал смех. Только теперь я понял, какая глыба напряжения и страха свалилась с плеч. Одышка перешла в глухое отрывистое хихиканье. Вероятно, я смахивал на сумасшедшего. А может быть, и впрямь сошел с ума?

— Маккарти! — Лиз встревожилась не на шутку. — Что с вами?

Я перекатился на бок, встал на четвереньки и, выждав, когда дыхание восстановится, поднялся на ноги.

— Пойдемте, я вам покажу.

Лиз довела меня до кресла. На верхней половине переднего стекла виднелись насекомые. Я передал ей камеру.

— Посмотрите. Узнаете?

Она прижала объектив к стеклу и приникла к окуляру.

— Нет.

— Разве? Вы же видели слайды на докладе доктора Зимф.

— Может, вы прекратите паясничать и просто скажете, что это такое?

— Да ведь это ершики! Абсолютно безвредны для человека! Они да сахарная пудра — единственные хторран-ские виды, которые не опасны для нас. А мы целый день прячемся в этой консервной банке и дрожим от страха! Завтра к утру они очистят нам всю вертушку. На ней не останется ни одной розовой крошки. — Я был не в силах стереть с лица широкую, от уха до уха, улыбку законченного идиота. — Теперь все будет в порядке.

Лиз села в соседнее кресло. Кажется, она успокоилась и пыталась расслабиться.

— Нам точно не грозит никакая опасность?

— Ни малейшая. Я чувствую себя как выжатый лимон. Она рассмеялась.

— Это надо отпраздновать. Вы по-прежнему не хотите пива?

— Разве еще осталось?

— Холодильник у вас под ногами. Я открыл крышку.

— Боже мой! Нет, эта женщина явно привыкла путешествовать с комфортом.

Лиз умоляюще подняла руки:

— Разве можно заранее знать, что утонешь в сахарной пудре? Дайте-ка и мне одну… Спасибо.

Откинувшись в креслах и передавая друг другу камеру, мы наблюдали за неутомимой работой насекомых на стекле обтекателя.

— Вы ведь по специальности биолог? — спросила Лиз.

— Диплом я так и не получил.

— Я спрашивала не об этом.

— Ну хорошо, биолог. Такой же, как и любой в наше время.

— Тогда расскажите мне, что здесь происходит?

— Я могу лишь предполагать. Ершики вылупились в тот же день, когда выпали пуховики — главная их пища.

— Но почему вылупилось так много, невероятно много?

— Для насекомых это обычное явление — отложить тьму-тьмущую яиц. Тогда есть гарантия, что выживет достаточное количество особей для успешного повторения цикла размножения. — Тут у меня появилась другая мысль. — Разумеется, это земное объяснение. Хторран-ское может быть совершенно иным.

— Что вы имеете в виду?

— Да так, это только предположение. Помните, как доктор Зимф говорила, что мы видим сейчас лишь авангард вторжения, своего рода трансагентство, которое явно старается «хторроформировать» Землю?

— Помню. Ну и что?

— Вот об этом я и подумал. Допустим, что мы, земляне, решили «терраформировать» Марс или другую планету. Разве мы стали бы завозить туда всю земную экосистему? Наверное, нет. Мы взяли бы только те организмы, которые лучше других подходят к климату и ландшафту облюбованной нами планеты. Скорее всего, мы даже не взяли бы с собой полный набор организмов, а постарались бы заполнить те экологические ниши, которые смогут гарантировать наше выживание на чужой планете.

— К чему вы клоните?

— Ну хорошо. Мы бы захватили с собой пару видов трав и зерновых, дождевых червей, кроликов,