по холмам со всей скоростью, на какую способны его коротенькие жирные ножки.

— Не думаю, — ответил я, в очередной раз сворачивая за следом. — Он подсматривал за нами. Это не просто животное — у него осмысленный взгляд. А там, где есть один, могут оказаться и другие. Возможно, они сейчас отовсюду наблюдают за нами. Смотри, я прав: вон другой след.

Вторая полоса более свежих отпечатков пересекала первую. Я свернул туда.

— Эта существа, похоже, не любят прямые пути, — заметил я.

— Вероятно, они произошли от политиков, — предположил Дьюк.

— Или от киносценаристов.

Я обошел дерево, бывшее когда-то, по-видимому, сосной, и застыл. Дьюк остановился рядом. След, по которому мы шли, вел на широкую поляну, от центра которой расходился уже веер пересекающихся следов. Друг от друга они не отличались.

— Проклятье! — высказался Дькж. — Так я и знал.

Я взглянул на него, но под очками и кислородной маской выражение лица разглядеть невозможно.

— О чем ты? — спросил я. — Это же грандиозно! Здесь, наверное, колония этих существ.

— Если только твой друг не запутал свои собственные следы.

— Зачем?

— Чтобы сбить нас. Ты ведь запутался, да?

— Э… Нет, кажется.

— Ну-ну. — Дьюк насмешливо посмотрел на меня. — И как же нам выбраться?

— Вон там.

— Ты уверен?

Я с интересом посмотрел на него:

— Ты что-то знаешь?

Он медленно повернулся, внимательно осматривая холмы.

— Помнишь Шорти? Мы вместе воевали в Пакистане. Тамошние «черные пижамы» пользовались точно таким же трюком. Кто-нибудь из них нарочно позволял засечь себя и, как только его замечали, тут же нырял в заросли. Всегда находился хоть один болван, который бросался в погоню. Его жертва оставляла извилистый и запутанный, но всегда заметный след. А когда преследователь углублялся в заросли так далеко, чтобы уже не найти обратной дороги, след внезапно обрывался. Здесь охотника и поджидали. Мы потеряли так кучу молокососов.

Я испуганно оглянулся. Все кругом было розовым. Ни горизонта, ни неба, ни земли — одна розовая муть. Несколько голых кустов на ветру, дюны — и больше ничего.

По спине пробежали мурашки. Розовый морозный пейзаж почему-то больше не умилял. Я повернулся к Дьюку и спросил:

— Думаешь, здесь то же самое? Он хмуро посмотрел на меня:

— Не знаю. Я не видел твою тварь и не представляю себе, чего она хочет и как вообще работают ее мозги. К тому же здесь не Пакистан. Но одна мысль не покидает меня. Прости, сынок, но я могу сравнить все это лишь с одним — с пакистанской рулеткой.

Дьюк называл меня «сынком», только когда говорил о чем-нибудь очень важном и хотел, чтобы я прислушался к его словам.

— Возвращаемся, — решил я.

— Я знал, что ты согласишься. — Он показал направление: — Нам туда.

— Иди первым.

Я поплелся за Дьюком. След вился между кустами. Я даже не представлял, что мы столько раз поворачивали. Внезапно Дьюк остановился и показал вперед:

— Смотри.

Траншеи с отпечатками ластоногих снова и снова пересекали наш след, пока не затоптали совсем. Кто-то все время шел за нами по пятам.

Дьюк медленно поднял огнемет и поводил им из стороны в сторону, держа на прицеле кусты.

— Хорошо… Теперь им известно, что мы знаем об их присутствии. — Его глаза под очками прищурились. — Если они собираются напасть, то сейчас самое время.

— Только не надо стоять здесь и дискутировать. Пошли дальше!

— Одну минуту. — Дьюк снял с ремня маленький пластиковый диск. — Без пеленгатора не обойтись. — Полсекунды он изучал диск, потом шагнул в другую сторону. — Не отставай, Джим.

Розовый снег падал все гуще. Его частицы стали крупнее — большие розовые шарики, крутящиеся в полете, напоминали одуванчики. Я попробовал поймать один, но он рассыпался и исчез, едва коснувшись моей ладони.

— Мы попали в эпицентр пурги, — сказал я.

— Да. Ветер поднимается. Лучше поспешить. Воздух в баллонах на исходе.

Я кивнул. Видимость становилась все хуже и хуже. В двадцати метрах ничего не было видно.

— Джим, становится глубоко. Пора снова замораживать.

— Хорошо. — Я поравнялся с Дьюком и выпустил морозное облако. Жидкий азот парит на открытом воздухе. Пудра хрустела и рассыпалась, наст скрипел под ногами.

Дьюк сверился с пеленгатором и показал направление. Я опять выстрелил из фризера. Мы осторожно двинулись дальше.

— Как ты думаешь, они могут напасть в такой вьюге? — спросил я.

— Это естественная среда их обитания, — ответил Дьюк. — Похоже, здесь они свободно ориентируются. Пока не окажусь внутри вертушки, я не буду чувствовать себя в безопасности. — Он взглянул на пеленгатор. — Чуть левее, Джим. Мы уже почти дошли до спуска…

— О! — Я остановился.

— Что там?

Дьюк подошел и вгляделся в розовый сумрак. Их было трое. Они напоминали кроликов с болтающимися ушами. Или щенков. Коротенькие толстые тельца покрывал блестящий розовый мех. А может, его припорошило пудрой — поди разбери.

Большие круглые лица с короткими тупыми рыльцами. Подробности терялись под слоем розового искрящегося пуха, ни носов, ни ртов не было видно, а глаза щурились от пыли узкими щелочками. Пыль покрывала их с головы до ног. Словно китайчата на фабрике сахарной ваты.

Кроличьи уши. Щенячьи мордочки. Это не вязалось с моими представлениями о пришельцах из космоса. И уж во всяком случае, с представлением о разумной жизни на Хторре.

Их лица не выражали ни доброжелательности, ни враждебности, ни любопытства. Но в том, что мы находимся в центре их внимания, сомневаться не приходилось.

Покосившись на Дьюка, я вздрогнул: еще пятеро подкрадывались к нам сзади.

Я резко обернулся. Из кустов выходили все новые и новые кроликособаки.

Они шли отовсюду. Мы попали в окружение.