— Да, помню.

— Знай же: этот город во власти демонов, которыепируют, насыщаясь людской яростью и убийствами. Ихсила растет с каждым часом, и к завтрашнему дню никто не сможет противостоять им. Но ты не поддавайся. Сохраняй хладнокровие и ясность мысли, я буду с тобой, хотя говорить больше не стану. Ступай и найди повозку.

Дагориан нырнул в узкий переулок. Дым, гуще всякого тумана, висел в воздухе, обжигая легкие. Дагориан бежал, прикрывая лицо плащом. Крики слышались отовсюду: из домов, где сгорали заживо, и с улиц, где убивали.

Он снова ощутил гнев, но поборол его.

Ворота второго конюшенного двора стояли нараспашку, и люди с факелами метались вокруг, поджигая повозки. Конюшня уже загорелась, лошади ржали, охваченные ужасом. Дагориан вбежал туда и выпустил на волю всех, оставив двух себе. Животные в панике ринулись наружу, топча поджигателей.

Дагориан успокоил, как мог, двух оставшихся лошадей и вывел их во двор. Они боялись, но привыкли слушаться своих возниц и подчинялись Дагориану. Он привязал их к уцелевшей повозке. Сбруя была сложена в ней.

Кто-то швырнул факел в задок фургона. Дагориан двинул злоумышленника в челюсть, и тот рухнул. Офицер отбросил факел. Из конюшни вырвался клуб пламени. Кони взвились на дыбы, и Дагориан снова принялся успокаивать их. Бунтовщики разбегались, спасаясь от жара. Дагориан запряг лошадей, влез на козлы, отпустил тормоз и щелкнул кнутом. Кони рванули с места, но снова запнулись у горящей конюшни.

Дагориан, найдя в фургоне пустые мешки, порезал один на полосы, завязал лошадям глаза и снова щелкнул кнутом. Кони неохотно двинулись вперед, а он подхлестывал их и кричал во все горло. Наконец, с горем пополам упряжка выехала с горящего двора на улицу.

Дагориан повернул направо, к Королевскому проезду.

Там тоже собралась толпа. При виде скачущих лошадей люди разбегались, но один мужчина с перекошенным от ненависти лицом и выпученными глазами бросился на Дагориана. Офицер отпихнул его, ударив ногой в грудь, еще несколько человек попытались загородить дорогу, но кони теперь неслись во весь опор, и остановить их было невозможно. Нож вонзился в доску позади Дагориана.

Впереди уже показались ворота дворца, распахнутые настежь и никем не охраняемые.

Дагориан, проехав в них, осадил коней, соскочил и закрыл чугунные створки. Зная, что от натиска толпы они все равно не спасут, он подкатил к парадному входу.

Рассвет уже занимался. Дагориан пустился бегом по широкой дворцовой лестнице. Королева встала, и на ней было простое шерстяное платье, синее с белой каймой:

— Надо спешить — толпа скоро нагрянет сюда, — сказал Дагориан. — Едем.

— Едем? Но куда? Я королева, и они не причинят мне зла. Эти люди мои подданные, они меня любят. И я не желаю носить это гадкое платье: оно кусает мне кожу.

— Толпа не знает, что такое любовь. Там, в городе, грабят, насилуют и убивают. Скоро они сообразят, где можно хорошо поживиться, и явятся сюда.

— Мой кузен Маликада вернется и защитит меня.

— Поверь мне, голубка, твоя жизнь в опасности! — сказала Ульменета. — Надо бежать из города.

— Люди благородного происхождения не поддаются панике, Ульменета, особенно когда имеют дело с бунтующей чернью.

— Это не просто бунт, — сказал Дагориан, — они одержимы.

— Одержимы? Что вы такое говорите?

— Это правда, ваше величество, клянусь вам. Я сам видел демонов, когда расследовал произошедшие в городе убийства. Думаю, их вызвал сюда Калижкан. Мне и раньше случалось видеть разгневанную толпу, но такого, как сегодня, я еще не видывал.

— Вы говорите это, чтобы меня напугать, — упорствовала Аксиана.

— Он говорит правду, голубка, — вмешалась Ульменета, — Я тоже знала про этих демонов и знала, что Калижкан — это ходячий труп. Он тоже одержим силами зла. Ты ведь видела то существо у него в доме — это загуль, оживший мертвец. Послушайся Дагориана, и поедем.

— Нет! — Аксиана в страхе отпрянула назад. — Маликада меня защитит. Я расскажу ему про Калижкана, и Маликада накажет его,

Ульменета положила руки ей на плечи,

— Успокойся. Я с тобой, и все будет хорошо. — Она дотронулась до лба королевы, и Дагориан увидел льющийся из ее ладони голубой свет. Королева повалилась ей на руки, и Ульменета уложила ее на кушетку, сказав: — Теперь она проспит еще несколько часов.

— Да вы колдунья, — прошептал Дагориан,

— Я монахиня, а это разные вещи, — отрезала женщина. — Ту малую силу, которая у меня есть, я использую для врачевания. Неси ее вниз, только осторожно.

Дагориан взял Аксиану на руки. Беременность не слишком отяжелила ее, и он без труда дошел с ней до повозки. Ульменета положила ей под голову свернутый мешок и укрыла ее одеялом. Фарис и Суфия тоже забрались в фургон, Коналин сел на козлы рядом с Дагорианом.

Подъехав к королевской конюшне, Дагориан оседлал себе боевого коня — высокого, ладоней в семнадцать.

— Лошадьми умеешь править? — спросил он Коналина. Тот кивнул. — Хорошо. Я поеду вперед, а ты следуй за мной к Западным воротам. Если я упаду с коня, не останавливайся, понял?

— Уж будь спокоен.

— Тогда поехали.

Королевский проезд опустел и стал до странности тихим. Дагориан показывал дорогу, и копыта его коня стучали, как боевой барабан. Обнажив саблю, он смотрел по сторонам, но вокруг не было никаких признаков жизни.

Над горами всходило солнце.

Проехав около полумили, они увидели сидящих у дороги людей, измазанных кровью и копотью. Они смотрели на повозку, но не предпринимали никаких враждебных действий, словно придавленные смертельной усталостью. Дагориан спрятал саблю.