радаром «Мегалоуб» на протяжении тех суток?

— Восемнадцать в аэропорту «Мегалоуб». Двадцать семь в аэропорту Боррего-Спрингс. Сто тридцать один транзитный пролет.

— Боррего-Спрингс всего в тринадцати километрах отсюда, — сказала Шелли, — но у них за это время и вообще за ту ночь не было ни одной посадки и ни одного вылета. Все три комплекта данных о транзитных пролетах идентичны, если не считать несущественных мелких расхождений — они касались полетов, проходивших по самому краю поля зрения радара, которые не вылетали из долины и не садились здесь.

— А в этой пустыне, похоже, оживленное воздушное движение, — заметил Брайан. — Сто семьдесят шесть самолетов за сутки. Почему?

— О служебных полетах «Мегалоуб» мы знаем, — ответил Бен. — В Боррего-Спрингс есть несколько коммерческих рейсов, остальное — частные самолеты. Транзитные полеты — тоже, плюс несколько военных. В общем, нам по-прежнему ничего не известно. Дик Трейси говорит, что материалы вывезены по воздуху. Но никаких вылетов из долины не было. Как же их могли вывезти? Ответьте на этот вопрос, и вы получите решение всей проблемы.

Бен сформулировал вопрос точно: как их могли вывезти? Получался парадокс — похищенное должны были вывезти по воздуху, но никаких вылетов не было.

Брайан слышал этот вопрос. И его вживленный компьютер — тоже.

— Из долины — на грузовике. С территории — по воздуху, — произнес вдруг Брайан.

— Что вы имели в виду? — удивилась Шелли.

— Не знаю, — сознался он. — Это не я сказал, а мой компьютер. — Он постарался удержаться от улыбки при виде их удивленных физиономий. — Ладно, об этом поговорим как-нибудь в другой раз. А пока давайте над этим подумаем: далеко ли мог уехать грузовик?

— Мы еще в самом начале расследования занимались этим на компьютерной модели, — сказал Бен. — Максимальное число людей, которые могли грузить оборудование, не путаясь друг у друга под ногами, — восемь. Переменные здесь такие: время, чтобы доехать от ворот к лаборатории, время погрузки, обратный путь до ворот. Вне территории, от ее ворот, самая вероятная цифра — сорок километров при скорости девяносто километров в час. Все дороги были перекрыты, как только поступило сообщение об ограблении, намного дальше этой сорокакилометровой зоны. Вся территория просматривалась радаром — и с вертолетов, и с наземных установок, а когда рассвело, началось прочесывание. Грузовик не мог никуда деться.

— Но он все-таки куда-то делся, — возразила Шелли. — А не могли этот грузовик вместе с грузом каким-нибудь способом вывезти по воздуху? Пустите меня к компьютеру, Бен. Я хочу, чтобы эта программа проверила все полеты, зарегистрированные в тот день в радиусе ста пятидесяти и трехсот километров.

— А не могли преступники стереть данные об этом полете? Чтобы не было никаких следов?

— Не могли. Все записи радаров и информация с экрана каждого диспетчера полетов хранятся на протяжении года в архивах Федеральной авиационной службы. Хороший хакер много чего может сделать, но система управления полетами просто слишком сложна и слишком избыточна. Каждый полет так или иначе регистрируется в сотнях, может быть, даже тысячах разных мест.

Шелли вся погрузилась в работу с компьютером, не поднимая головы и не обращая на них внимания.

— Шелли ничего не знает о вживленном компьютере, — сказал Бен. — Это ты о нем говорил?

— Да. Я еще не успел вам рассказать, но мы с доктором Снэрсбрук кое-чего добились — я могу получать доступ к нему чисто мысленно.

— Но это... Просто невероятно!

— Мы тоже так думаем. Я велел ему проделать кое-какие вычисления, вот с чего все началось. Во сне — можете себе представить? И я могу считывать данные из его памяти. Это очень интересно и немного страшно. Мне надо будет еще привыкнуть. У меня теперь на плечах не просто голова, и я не уверен, что мне это по душе.

— Но, во всяком случае, ты жив и здоров, — мрачно произнес Бен. — Я видел, что натворила та пуля...

— Не говорите мне об этом! Может быть, как-нибудь потом. Вообще я хотел бы на некоторое время обо всем забыть и заниматься только искусственным интеллектом. А вы с Шелли работайте с Диком Трейси. Мне не нравится прятаться, и мне не по себе, когда надо мной постоянно висит угроза. Я начинаю чувствовать себя, как Салман Рушди — помните, что с ним в конце концов случилось? Я хотел — как бы это сказать? — заново построить свою жизнь. Стать таким же нормальным, как и все вы. А теперь я начинаю чувствовать себя каким-то выродком.

— Нет, Брайан, никогда так не думай. Ты молодец, только тебе слишком досталось. Все, кто с тобой работает, восхищены твоим мужеством. Мы на твоей стороне.

К этому мало что можно было добавить. Бен извинился и ушел. Брайан вызвал на экран свою вчерашнюю работу — он пытался переписать свои заметки в более полном и читабельном виде, — но обнаружил, что ничего не понимает. Он был подавлен и чувствовал усталость. В ушах у него зазвучал голос доктора Снэрсбрук с ее обычным советом: «Да, понимаю, приляг и отдохни». Он сказал Шелли, что вернется позже, и отправился к себе.

Должно быть, он задремал, потому что технический журнал лежал у него на груди, а солнце уже садилось за горы на западе. Он все еще испытывал сильнейшую депрессию и подумал, не позвонить ли доктору, но решил, что дело пока не настолько серьезно. Может быть, это комната так на него действует. Он проводил теперь в одиночестве больше времени, чем в госпитале: там, по крайней мере, к нему то и дело кто-нибудь заглядывал. Здесь же ему даже принимать пищу приходилось одному, хотя к этому он привык довольно быстро.

Он вернулся в лабораторию в самом конце дня. Шелли уже заканчивала и, наскоро попрощавшись, ушла, целиком поглощенная мыслями о работе. Брайан запер за ней дверь и зашагал в другую сторону. Может быть, от свежего воздуха ему станет легче. Или от ужина: уже темнело, а он снова забыл пообедать. Он направился вокруг озера к караулке. Спросив, здесь ли майор, он был сразу препровожден в его кабинет.

— Есть какие-нибудь жалобы или пожелания? — спросил Вуди, как только они оказались одни.

— Жалоб никаких, по-моему, ваши люди работают замечательно. Никогда не путаются под ногами, но когда я выхожу из лаборатории, поблизости всегда кто-нибудь есть.

— И не просто кто-нибудь, можете быть уверены! Но я передам им, что вы сказали. Они стараются изо всех сил и выполняют свои обязанности чертовски хорошо.

— И скажите поварам, что еда мне тоже нравится.

— Камбуз будет в восторге.

— Камбуз?

— Ну, это где готовят жратву.

— Жратву?

Вуди улыбнулся:

— Вы до мозга костей гражданский человек. Придется обучить вас солдатскому языку.

Оба рассмеялись.

— Вуди, я, конечно, гражданский, но нельзя ли мне наравне с солдатами иногда есть у вас на камбузе?

— Сколько угодно. Хоть каждый день.

— Но ведь я не служу в армии.

Обычная перекошенная усмешка на лице майора превратилась в широкую улыбку.

— Мистер, вы работаете на армию. Вы — единственное оправдание тому, что все мы находимся здесь, а не прыгаем каждый день с парашютом. А большинство ребят будут рады познакомиться с вами и поговорить. — Он взглянул на электронные часы на стене. — Пиво пьете?

— Еще бы!

— Тогда пошли. Выпьем пива в клубе, а в шесть откроется обжираловка.

— Там и клуб есть? В первый раз слышу.