— Вы понимаете всю серьезность этого судебного процесса?

— Полностью понимаю.

— И, однако, готовы подтвердить под присягой, что человек, на котором была только ночная рубашка, которого вы видели с расстояния тридцати пяти футов, да еще при лунном свете, вне всяких сомнений был именно обвиняемый?

— Да, готов!

— Вы взглянули на часы, когда встали?

— Да, посмотрел.

— А когда снова легли спать, смотрели на часы?

— Кажется, да. Да, смотрел.

— Сколько было времени, когда вас разбудили?

— Ровно три часа.

— А когда снова оказались в постели?

— Ну, почти столько же. Думаю, прошло не более тридцати секунд.

— А вы заметили положение стрелок на циферблате, когда смотрели во второй раз, перед тем как легли в кровать?

— Да, заметил.

— А не могли стрелки показывать пятнадцать минут первого?

— Нет, не могли.

— Когда вы в первый раз давали показания, разве вы не говорили, что время было пятнадцать минут первого?

— Возможно, говорил.

— Тогда, по горячим следам, ваша память должна была хранить события минувшей ночи или утра более свежими или яркими, чем сейчас, что вы на это скажете?

— Скажу, что это не так.

— Что не так?

— Мои воспоминания не были тогда самыми отчетливыми.

— Следует ли понимать это так, что ваша память становится крепче только со временем?

— В этом случае — да.

— Потому что когда вы узнали, что убийство, по мнению экспертов, было совершено приблизительно около трех часов, ваша память окрепла настолько, что поменяла местами стрелки часов, чтобы дать вам возможность с блеском выступить в роли свидетеля и…

Судья Маркхэм стукнул молоточком:

— Считаю, господин защитник, что упоминание о том, «чтобы с блеском выступить», вряд ли является уместным.

— Я хочу указать на мотив, которым руководствовался свидетель.

— Это не так! — воскликнул Дункан. — Теперь я точно знаю, что было три часа утра. Полностью исключается, что на часах было пятнадцать минут первого.

— У вас хорошее зрение? — спросил Мейсон.

— Очень хорошее.

— И четырнадцатого утром с глазами все было в порядке?

— Конечно!

— Вы носите очки, не так ли?

— Да, я пользуюсь очками вот уже тридцать пять лет.

— И в то время, к которому относятся ваши показания, также носили очки?

— Да.

— Вы надели очки, когда встали с кровати и подошли к окну?

— Нет… Впрочем, да, надел. Думаю, что должен был надеть.

— Если надели очки, то для чего?

— Чтобы смотреть через них, конечно.

Еще раз по залу суда прокатился смешок, но в этот раз в поведении Мейсона было нечто такое, что оживление затихло еще до того, как судебный пристав успел стукнуть молоточком, чтобы восстановить порядок.

— Из ваших слов следует, — задал вопрос Мейсон, — что когда вы были разбужены злоумышленником, рыскающим возле вашей комнаты под покровом ночи, то первое, что вы сделали, проснувшись, это надели очки, чтобы все разглядеть как можно отчетливей, это верно?

— А что здесь необычного?

— Совсем ничего, мистер Дункан, просто я спрашиваю, так ли все было на самом деле?

— Да, полагаю, что так.

— Иными словами, вы знали, что без очков ничего не увидите.

— Я этого не говорил.

— Не говорили, — согласился Мейсон, улыбаясь, — но все ваши действия подтверждают это лучше всяких слов. Вы надели очки, потому что знали — без них разглядеть что-либо вам вряд ли удастся. Разве я не прав?

— Конечно, в очках я вижу лучше.

— И вы знали, что без них ничего не сможете разглядеть на большом расстоянии, согласны с этим?

— С очками мое зрение немного острее, чем без них.

— А с очками ваше зрение вполне нормальное? — спросил Мейсон.

— Ода!

— Можете ли сказать, что безупречное?

— Я бы сказал, вполне нормальное.

— Полностью нормальное?

— С учетом того, что вы имеете в виду, — да.

— Тогда почему, — спросил Мейсон, указывая пальцем на Дункана, — сразу после того, как вы дали показания окружному прокурору о том, что видели, вас отправили к окулисту, чтобы подобрать вам новые очки?

Бюргер воскликнул:

— Он не получал никаких указаний насчет окулиста! Это наглая инсинуация!

— Так почему вы сделали это? — продолжал допытываться Мейсон.

— Я не сказал, что ходил к окулисту. Мейсон, стукнув кулаком по столу, воскликнул:

— Это я говорю, что вы ходили! Зачем вы сделали это? Дункан явно чувствовал себя не в своей тарелке.

— Затем, — ответил он, — что захотел, вот и все!

— Почему вы захотели?

— Я давно собирался сходить к окулисту, да все не было времени. Я всегда слишком занят. Надеюсь, вы понимаете, сколько дел у такого адвоката, как я.

— О, — заметил Мейсон, — значит, вы некоторое время не меняли очки?

— Да, не менял.

— Вы слишком заняты для этого?

— Да, слишком занят.

— И как долго вы были весь в делах?

— Не один год.

— И вы не меняли очки все это время, пока были слишком заняты работой?

— По большей части — да.

— Тогда выходит, что вы не меняли очки вот уже много лет, так?

— Да… Впрочем, нет, я имею в виду…

— Меня не интересует, что вы имеете в виду. Мне нужны только факты. Ответьте, как давно вы не меняли очки?