лежал уже в это время на полу мертвый.

Лассен резко обернулся к Дюриэа. В его глазах окружной прокурор прочел неподдельное изумление.

Дюриэа, которого все больше и больше интересовал этот разговор, развернулся на переднем сиденье, чтобы сидеть лицом к Грэмпсу.

— Господи помилуй! — воскликнул он. — В этом что-то есть!

— Они слонялись туда-сюда вокруг дома, — продолжал Грэмпс, — и в это время все портьеры были спущены. А когда уже было обнаружено тело, то они уже были все подняты и в комнате горел свет.

— Должно быть, убийца дождался, пока уедут Сондерс с Тру, а затем зажег свет и поднял портьеры.

— Нет, — возразил Грэмпс, — горящая лампа говорит о том, что зажжена она была около трех часов. Лампа ведь не соврет, она же не человек… Я ведь уже говорил вам, что убийца дважды приезжал в домик Прессмана… А теперь давайте немного поговорим об этой так называемой предсмертной записке. Те заголовки, которые были наклеены на листок, вырезались из газеты, которая никак не могла попасть в Петри раньше восьми-девяти часов вечера. Обдумывалась эта идея с запиской, по всей вероятности, довольно долго, а вот воплотить ее времени уже не оставалось… Хотя, может быть, не так уж и долго он над ней думал, ненамного больше, чем клеил саму записку, правда, все-таки какое-то время у него на это ушло.

— К чему вы клоните? — спросил Лассен.

— Я имею в виду, что эта предсмертная записка была подброшена убийцей, когда он уже во второй раз приезжал в домик к Прессману. И в этот момент произошло что-то, настолько испугавшее убийцу, что он не подумал о том, чтобы прикрутить фитиль лампы, так что она продолжала сильно коптить… Это, по моим расчетам, произошло около трех часов утра. А теперь я скажу вам, что так сильно испугало убийцу. Та девушка, Ева Реймонд, приехала туда, чтобы сделать попытку как-то задобрить Прессмана и спасти от его гнева своего приятеля — а может быть, она надеялась выгадать и что-то для себя. Она вошла в дом, увидела мертвое тело, закричала и опрометью бросилась бежать. Тогда-то она и потеряла свою пудреницу… Так оно, по всей видимости, и произошло. А убийца, должно быть, был в это время там, в том доме.

Тусклым, невыразительным тоном Дюриэа спросил:

— Ну, с этим все ясно, Грэмпс. Можете не продолжать. А где же сейчас Ева Реймонд?

— Сейчас она в домишке Прессмана, — виноватым голосом объяснил Грэмпс. — Я, если можно так сказать, проводил своего рода проверку.

— Сними с него наручники, Борден, — скомандовал Дюриэа. — Поворачивайте обратно, Пит… это, конечно, сумасшедшая теория, но, может быть, в ней что-то есть.

— Ничего сумасшедшего в ней нет, — оскорбился Грэмпс. — Здесь только логика, холодная, неумолимая логика. И с этим вам ничего не удастся поделать ни сейчас, ни через миллион лет… Могу вам еще кое-что сказать. Ева Реймонд — ваш единственный шанс уличить убийцу и вывести его на чистую воду. Он, конечно, не уверен в этом, но не может исключить такую возможность, что она могла видеть его через окно. Это как раз то, что мучает его. Если бы не этот факт, он мог бы быть совершенно уверен в своей безопасности.

— Ева Реймонд намного облегчила бы нам жизнь, если бы сразу рассказала нам, как все это было на самом деле, — недовольно сказал Дюриэа.

Грэмпс немедленно бросился на ее защиту.

— Не стоит сердиться за это на бедную девочку, — примирительным тоном сказал он. — Ей с детских лет пришлось прокладывать себе дорогу в жизни…

Серебристый смех Милдред прервал его объяснения.

— Помнишь, Френк, что я тебе говорила, — веселилась она. — Если имеешь дело с мужской половиной рода Виггинсов, всегда ищи женщину.

Через полчаса после того, как Грэмпс предъявил Еву Реймонд окружному прокурору с шерифом и объяснил им еще кое-что, а также преисполнился горделивой уверенности в том, что без него эти славные представители власти ни с чем бы не справились, он снова приступил к делу:

— Итак, вернемся к оружию, которым было совершено преступление. Револьвер, как мы выяснили, принадлежал Прессману. Это можно расценить двояко: или убийство было тщательно спланировано и убийца заранее завладел револьвером Прессмана, чтобы выдать убийство за самоубийство, или же человек, застреливший его, не собирался вначале его убивать. Но затем, значит, произошло что-то непредвиденное, а револьвер Прессмана оказался в пределах досягаемости… А теперь, как я себе это представляю, если бы это преступление было спланировано заранее с самого начала, то у убийцы уже была бы подготовлена предсмертная записка и ему не пришлось бы вырезать заголовки из газеты, которая пришла в Петри, как минимум, через четыре часа после убийства… Поэтому эта предсмертная записка и приобретает такое значение. Я на своем веку прочел кучу детективов. Каждый раз, когда человек фабрикует записку, вырезая слова из газеты, это означает, что он боится, как бы не узнали его почерк. Обычно так делают похитители детей и так далее… Разве я не прав, а, шериф?

— Совершенно верно, — улыбнулся шериф, заговорщически подмигивая окружному прокурору.

— Ну вот, — с энтузиазмом предположил Грэмпс, — так, видно, все и произошло. Человек, наклеивший газетные заголовки на бумагу, опасался, что мы узнаем его почерк. Поэтому мы можем сделать вывод, что, если бы Прессману пришла в голову мысль написать предсмертное письмо, вряд ли бы он стал так утруждать себя. То есть в тот же миг, как вам попадается на глаза такого рода записка, составленная из газетных строчек, сразу приходит в голову мысль, что все это просто подстроено… Разве не так?

— Все правильно, — откликнулся Дюриэа, бросая острый взгляд на Милдред?

— Даже мы, хотя нам и далеко до вас знаниями и опытом, догадались о том, что эта записка была сфабрикована убийцей.

Вот и чудесно, продолжал объяснять им Грэмпс, словно не замечая сарказма, звучавшего в его словах. — Но если эта фальшивая записка заведомо не могла никого обмануть, тогда с какой целью она была подброшена к мертвому телу Прессмана?

— Я заранее сдаюсь! — воскликнул Дюриэа. — В чем же причина, а, мистер Шерлок Холмс?

— Ну что ж, я объясню вам, — любезно предложил Грэмпс. — Убийце хотелось бы, чтобы мы считали его глупцом, тупицей, считающим, что власти примут эту записку за чистую монету и решат, что это самоубийство, но, самое же главное, ему хотелось бы, чтобы власти были уверены в том, что он не был знаком с Прессманом.

— Как вы догадались об этом? — спросил Лассен.

— Да потому что в сфабрикованной им записке он явно намекал на то, что Прессман кончает с собой из-за отсутствия денег и финансовых трудностей… Поэтому, по его мнению, власти должны были сделать следующий вывод: “Этот убийца не очень-то умен. Ему бы хотелось выдать это за самоубийство. Ему хотелось бы, чтобы мы решили, что этот человек покончил с собой из-за финансовых проблем. Таким образом, он, по всей вероятности, не подозревал, что этот человек мог быть кем-то, кроме мелкого фермера”. Вы понимаете мою мысль?

Милдред не выдержала:

— Да ну же, Грэмпс, не останавливайся. Ты так интересно рассказываешь.

— Ты говоришь, что я хорошо рассказываю, — улыбнулся Грэмпс, — а я ведь только логически рассуждаю, не больше. А теперь, ребята, влезайте на крыльцо, я вам что-то покажу. Представьте на минутку, что мы с вами — Эверетт Тру и Хью Сондерс, которые приехали повидаться с Прессманом… Значит, так, я беру на себя парадную дверь и изображаю из себя Сондерса, а вы, ребята, обходите дом сзади и представьте, что вы — Эверетт Тру, и, когда вы услышите, как я барабаню в дверь, начинайте тоже стучать, и я вам покажу, как в тот раз действовал убийца. Ева, ступайте с ними.