Нагеля и провели вместе около четверти часа. Время от времени фрекен Андерсен приходилось вставать и приносить кофе тем, кто просил, и в конце концов она уже не вернулась к столику Нагеля – так много у нее было дел.

Между тем начался концерт: исполнил несколько песен вокальный квартет, студент Эйен громко продекламировал стихотворение своего собственного сочинения, две дамы играли в четыре руки на фортепьяно, и органист впервые выступил как скрипач. Дагни по-прежнему сидела в обществе двух своих спутников. Кто-то позвал Минутку, его послали за чашками и стаканами, а заодно велели заказать побольше бутербродов – всего оказалось слишком мало для такой массы народу.

Когда Марта осталась одна с Нагелем, она тоже встала и хотела было уйти. Не может же она сидеть с ним одна, и так поверенный – она это заметила – отпустил на их счет какое-то замечание, вызвавшее смех фрекен Хьеллан. Нет, право же, ей лучше всего уйти.

Но Нагель все же уговорил ее выпить с ним хотя бы еще один глоточек вина. Марта была в черном. Новое платье сидело на ней хорошо, но ей не шло, оно старило ее, убивало своеобразие ее внешности и чрезмерно подчеркивало седину волос. Только глаза ее мерцали, а когда она смеялась, ее лицо, пылавшее лихорадочным румянцем, становилось прелестным и юным.

– Ну как, вам весело? – спросил он. – Вам хорошо здесь?

– Да, спасибо, – ответила она. – Мне здесь очень нравится.

Он занимал ее разговорами, пытаясь приноровиться к ней, рассказал тут же придуманную историю, над которой она много смеялась, – речь шла о том, как он добыл один из самых редких коровьих колокольчиков в своей коллекции. Настоящее сокровище, истинно бесценная вещь! На нем было даже выгравировано имя коровы, ее звали Эйстейн, и, судя по имени, это был бык.

Тут она вдруг начала хохотать; она совсем забылась, не помнила уже, где находится, и, раскачиваясь на стуле, как ребенок, хохотала от души над этой жалкой шуткой. Она так и сияла.

– Представьте себе, – сказал Нагель, – мне кажется, Минутка вас ревнует.

– Нет, – возразила она неуверенно.

– А мне показалось. Впрочем, мне и в самом деле очень приятно сидеть с вами вдвоем. Так весело слышать ваш смех!

Она ничего не ответила и опустила глаза.

Они продолжали разговаривать. Нагель повернулся, чтобы не выпускать из поля зрения столик, за которым сидела Дагни.

Прошло несколько минут. К ним снова подошла фрекен Андерсен, перекинулась с ними двумя-тремя словами, отхлебнула глоток из своего стакана и опять убежала.

Вдруг Дагни встала со своего места и подошла к столику Нагеля.

– Как вам здесь весело, – сказала она, и голос ее дрогнул. – Добрый вечер, Марта. Над чем вы так смеетесь?

– Веселимся как можем, – ответил Нагель. – Я болтаю что попало, а фрекен Гудэ так добра ко мне, что даже смеется… Нельзя ли просить вас выпить с нами стаканчик вина?

Дагни села.

Грохот рукоплесканий донесся из зала, и Марта воспользовалась этим, чтобы встать. Она, мол, хочет взглянуть, что там происходит. Она отходила от них все дальше, а у дверей обернулась, крикнула: «Выступает фокусник. Этого я не могу пропустить!» – и исчезла.

Пауза.

– Вы покинули ваших кавалеров, – сказал Нагель и хотел еще что-то добавить, но Дагни прервала его:

– А вас покинула ваша дама.

– Но она вернется. Вы не находите, что фрекен Гудэ сегодня очаровательна? Сегодня вечером она веселится, как малое дитя, правда?

На это Дагни ничего не ответила и спросила:

– Вы уезжали?

– Да.

Пауза.

– Вам в самом деле здесь так весело?

– Мне? Да я толком не знаю, что здесь происходит, – сказал он. – Я пришел сюда не веселиться.

– А для чего же вы тогда пришли?

– Конечно, только для одного: чтобы увидеть вас. Издали. И не надеясь даже заговорить с вами…

– Вот как! Поэтому вы и привели с собой даму?

Последнее замечание Дагни Нагель не понял. Он взглянул на нее и раздумчиво сказал:

– Вы что, имеете в виду фрекен Гуда? Не знаю, право, что вам и ответить. Мне так много о ней рассказывали. Она всегда сидит дома одна-одинешенька, год за годом одна, в ее жизни нет никакой радости. Я не привел ее сюда, мне просто хотелось развлечь ее здесь немножко, чтобы ей не было скучно. Вот и все. Фрекен Андерсен нашла ее и привела к моему столику. Господи, как печальна ее участь! Недаром она совсем седая…

– Уж не думаете ли вы… не воображаете же вы, в самом деле, что я ревную? Неужели? Но в таком случае вы жестоко ошибаетесь! Я прекрасно помню ваш рассказ о том сумасшедшем, который катался один на двадцати четырех экипажах; человек этот з-заикался, как вы сказали, и был влюблен в девушку по имени Клара. Да, я все это помню достаточно подробно. Итак, эта Клара не хотела иметь ничего общего с этим заикой, но она не пожелала, чтобы он женился на ее горбатой сестре. Не знаю, право, зачем вы мне рассказали эту историю, вам самому лучше знать, а мне ведь это безразлично. Но ревновать вы меня все равно не заставите. Если вы этого добиваетесь нынче вечером, то зря стараетесь. Этого не добиться ни вам, ни вашему заике!

– Господи! – вырвалось у него. – Не могу допустить, чтобы вы говорили это серьезно.

Пауза.

– Напрасно, я говорю это совершенно серьезно, – сказала она.

– И вы в самом деле полагаете, что я вел бы себя так, если бы хотел вызвать вашу ревность? Сидеть здесь с сорокалетней дамой и преспокойно ее отпустить, как только вы появляетесь… Нет, вы, видно, считаете меня дураком.

– Уж и не знаю, кем вас считать, знаю только, что вы ухитрились каким-то образом приблизиться ко мне и заставили пережить самые тягостные часы моей жизни, я перестаю сама себя понимать. Я не знаю, глупы ли вы или безумны, да и не собираюсь в этом разбираться. Мне это безразлично.

– Конечно, – согласился он.

– Да и с какой стати это должно меня занимать? – продолжала она, взбешенная его покорностью. – Бог ты мой, какое мне до вас дело? Вы себя дурно вели по отношению ко мне, а я еще должна за это заниматься вами! Тем не менее вы рассказываете странную историю, полную каких-то намеков, да, я убеждена, что про Клару и ее горбатую сестрицу вы рассказали не без умысла, наверняка не без умысла! Почему вы преследуете меня? Я не говорю про нынешний вечер. Сегодня я сама подошла к вам. Но вообще, почему вы не оставляете меня в покое? И то, что я сейчас задержалась у вашего столика и перемолвилась с вами, вы, конечно, истолкуете по-своему, будто это сильнее меня, будто это для меня так важно…

– Дорогая фрекен, вы ошибаетесь, я нимало не обольщаюсь.

– Не обольщаетесь? Но почем я знаю, что вы говорите правду? Нет, я вовсе в этом не уверена. Я сомневаюсь в вас, не доверяю вам, я готова заподозрить вас в чем угодно. Возможно, я несправедлива к вам, но пусть хоть раз и я причиню вам боль. Я так измучилась от ваших намеков, от вашего преследования…

Нагель молчал и медленно вертел в пальцах свой стакан. Когда же она снова сказала, что ни в чем не верит ему, он ответил:

– Я это заслужил.

– Да, – повторила она. – Я вам ни в чем не верю. Даже ваши плечи вызывали у меня недоверие, я подозревала, что ваши широкие плечи – дело рук портного. Не таясь могу сказать вам, что только что в