дому, когда уедете отсюда, я хочу сказать, когда выйдете замуж? Впрочем, все зависит от того, где вы будете жить.

– Я еще не задумывалась над этим, – ответила она. И добавила: – Кто знает, что нас ждет впереди!

– Вас ждет счастье.

Пауза. Она шла и, видно, думала о его словах.

– Послушайте, – сказала она вдруг, – вы не должны удивляться, что я гуляю так поздно ночью. У нас здесь это принято. Мы ведь все крестьяне, так сказать, дети природы. Мы с адъюнктом часто бродили по лесу до самого утра и болтали.

– С адъюнктом? С ним, мне кажется, не очень-то поговоришь.

– Да, конечно, больше говорю я, вернее, я задаю ему разные вопросы, а он отвечает… Что вы будете сейчас делать, когда придете домой?

– Сейчас? – переспросил Нагель. – Когда я приду, я тут же лягу и засну – и буду спать до полудня, спать как убитый, спать без просыпу! И мне ничего не будет сниться. А вы что будете делать?

– Разве вы ни о чем не думаете? Вам не случается прежде чем заснуть, долго думать о самых разных вещах? Вы, правда, сразу засыпаете?

– Мгновенно, будто проваливаюсь. А вы нет?

– Послушайте, вот уже и первая птичка запела. Нет, сейчас, должно быть, куда позже, чем вы говорите. Дайте-ка я посмотрю на ваши часы. Бог ты мой, уже четвертый час, скоро четыре! Почему же вы недавно сказали, что только час?

– Простите меня!

Она посмотрела на него, нисколько не сердясь, и сказала:

– Вам незачем было меня обманывать, я все равно гуляла бы с вами, я говорю это совершенно честно. Надеюсь, вы не поймете меня неверно. Просто здесь у меня мало развлечений, поэтому я обеими руками хватаюсь за все, что мне попадется. Так я привыкла жить с тех пор, как мы сюда переехали, и я не думаю, что кто-нибудь меня за это осудит. Впрочем, может, я и ошибаюсь, да мне это все равно. Папа, во всяком случае, не возражает, а для меня важно только его мнение. Давайте пройдемся еще немного.

Они миновали пасторский дом и снова вошли в лес по другую сторону усадьбы. Птицы уже пели вовсю, а светлая полоса на востоке становилась все шире и шире. Разговор как-то сник, он вертелся вокруг пустяков.

Они повернули назад и подошли к воротам усадьбы.

– Иду, иду! – крикнула она собаке, рвавшейся на цепи. – Спасибо, что вы меня проводили, господин Нагель, это был прекрасный вечер. И теперь мне есть о чем рассказать моему жениху, когда я буду ему писать. Я скажу, что вы такой человек, который ни с кем ни в чем не согласен. Вот он удивится! Так и вижу, как он размышляет над этим письмом, не в силах представить себе такого характера. Нет, ему этого не понять, он ведь удивительно добрый. Боже, какой он добрый! Он никогда не противоречит. Жаль, что вам не доведется с ним познакомиться, пока вы будете здесь. Спокойной ночи.

И Нагель ответил:

– Спокойной ночи, спокойной ночи. – И неотрывно глядел ей вслед, пока она не скрылась в доме.

Нагель снял кепку и нес ее в руках все время, пока шел через лес, всецело погруженный в свои мысли; много раз он останавливался, отрывал глаза от дороги и застывал на мгновенье, глядя прямо перед собой, а потом медленно шел дальше. Что за голос у нее, что за голос! Просто невообразимо: голос, который звучит, как пение.

На другой день, около полудня.

Нагель только что встал и вышел, не позавтракав. Он направился в нижнюю часть города и забрел уже довольно далеко, его влекло сюда оживление и сутолока у пристани, да и погода стояла ослепительная. Вдруг он обратился к первому встречному и спросил, где находится канцелярия окружного суда. Узнав, как туда пройти, Нагель тотчас же повернул в указанном направлении.

Он постучал в дверь канцелярии и вошел в комнату, где сидели два каких-то господина и что-то писали; миновав их, он обратился к поверенному Рейнерту и попросил его уделить ему несколько минут на разговор с глазу на глаз – много времени он у него не отнимет. Поверенный нехотя встал и повел его в соседнюю комнату.

Тогда Нагель сказал:

– Простите, пожалуйста, что я еще раз возвращаюсь к этому делу – я имею в виду историю с Минуткой, как вы понимаете. Я приношу вам свои глубокие извинения.

– После того как вы публично извинились передо мной тогда, в канун Иванова дня, я считаю этот инцидент исчерпанным.

– Что ж, прекрасно, – сказал Нагель. – Но беда в том, что меня не устраивает создавшееся положение, господин поверенный. Я не о себе говорю – у меня лично к вам нет решительно никаких претензий, – я о Минутке. Вы, надеюсь, согласитесь с тем, что Минутка тоже вправе получить удовлетворение, и получить он его должен от вас, именно от вас.

– Вы что, хотите сказать, что мне следует извиниться перед этим слабоумным за те невинные шутки, которые я себе позволил, так, что ли? Не лучше ли вам заняться своими собственными делами, и не…

– Да, да, да, да, это старая песня! Но давайте вернемся к сути вопроса. Вы разорвали Минутке сюртук и обещали ему взамен другой, вы это помните?

– Я вам вот что скажу: вы находитесь не у себя дома, а в суде, и позволяете себе болтать бог весть что о частном деле, которое к тому же вас совершенно не касается. Здесь я хозяин. Вам незачем проходить через канцелярию, отсюда тоже есть выход на улицу.

И поверенный отпер какую-то маленькую дверь.

– Благодарю. Но шутки в сторону, вы должны, не откладывая, послать Минутке обещанный вами сюртук. Он в нем нуждается, вы это знаете, и он поверил вашему слову.

Поверенный широко распахнул перед Нагелем отпертую дверь и сказал:

– Прошу вас!

– Минутка считал вас порядочным человеком, – не унимался Нагель, – и вам не следовало бы его обманывать.

В ответ поверенный открыл дверь, ведущую в канцелярию, и позвал тех двух чиновников, которые там сидели. Тогда Нагель приподнял кепку и поспешно вышел. Он не произнес больше ни слова.

Как нелепо все получилось! Зря он предпринял эту попытку, лучше было бы не объясняться. Нагель отправился домой, позавтракал, почитал газеты и поиграл со щенком Якобсеном.

После обеда Нагель увидел из окна своей комнаты Минутку, подымавшегося от пристани по крутой каменистой дороге с мешком угля на спине. Он шел, скрючившись, и не мог даже смотреть себе под ноги, – тяжесть совсем прижала его к земле. Ноги так плохо слушались его, такая странная была у него походка, что его брюки с внутренней стороны совсем обтрепались. Нагель вышел ему навстречу и столкнулся с ним у почты, где Минутка скинул мешок, чтобы перевести дух.

Они приветствовали друг друга одинаково низкими поклонами. Когда Минутка выпрямился, его левое плечо опустилось. Нагель вдруг вцепился в это плечо и без всяких предисловий, не снимая руки, спросил в сильном возбуждении:

– Вы проболтались насчет денег, которые я вам дал? Хоть кому-нибудь говорили?

Минутка прошептал в растерянности:

– Да нет, никому, ни одной живой душе.

– Я хочу вас предупредить, – продолжал Нагель, бледный от волнения, – что если вы хоть словом обмолвитесь о тех нескольких шиллингах, которые я вам дал, то я вас убью… да, просто убью – бог