– Мы.

– Убили кого?

– Одного.

– Сколь их было?

– Да пошел ты! Замыкайся крепче. Такие рыси бегают.

И сапоги застучали в обратную сторону. Зэк подождал. Глянул за забор. Никого. Он перелез, пошел вдоль бревенчатого дома, кланяясь низким окнам. Остановился перед сараями, от которых на них кинулась первая собака, но/ком подвинул видимый в широкую щель язычок внутреннего замка. Дверь открылась спокойно, пропустив его в обыкновенный дровяник, где огороженное толстыми досками пространство заполнял смолистый запах лиственницы.

Беглец прилег на поленницу свежесрубленных дров, погружаясь в усталую дремоту. Сладковатый аромат свежего дерева вливался в кровь, наполняя ее медовой тягучестью, отчего мысли при нем остались только ленивые и спокойные.

В соседнем сарае петух прокричал зорю, под его бодрую песню подумалось: «Хорошо бы сонного застрелили…» Но дальше того пожелания дело не пошло; о том как лопнет голова, наполняясь болью от входящей в нее пули, зэк не успел додумать: он заснул.

Спал без снов, но даже в столь глубоком забытье почувствовал на себе внимательный взгляд. Он явно не имел отношения к его сну. Был настоящий.

«Мент или собака. Больше ходить за тобой некому. Собака бы уже кинулась. Значит, мент. Любуется, гад. Лучше б стрелял!»

Мысленно представил путь руки за голенище, где был нож. Чуть приподнял ресницы… Прямо перед ним на земляном полу стояли валенки, подшитые кусками старых покрышек от полуторки.

«Пора, парень!» – скомандовал себе зэк, выхватив нож, быстро вскочил. Он не сразу сообразил, почему лицо человека оказалось на уровне его груди, но интуитивно отдернул к себе нож. Неизвестный ойкнул. Голос был слабый и не мог родить крик. Чуть погодя Упоров увидел, как на узкой, почти детской ладони расходится короткая рана.

– Тихо! – предупредил изрядно смущенный беглец. – Не надо шуметь! Я нечаянно…

– Не буду, – так же шепотом ответил неизвестный и поднял два больших, наполненных слезами глаза. Они были зеленые, как мокрый нефрит.

Девчонка! Это, конечно, лучше, чем чекист с автоматом, но все равно неловко, да и глаза смотрят прямо в душу. Неловко…

Из зажатого кулака выпадали капли крови. Он не мог на них смотреть и спросил:

– Тебе больно? Надо чем-то перевязать. Сейчас же! Извини, я не хотел. Со сна принял тебя черт знает за кого. Извини…

Она кивнула, продолжая смотреть ему в глаза.

– Дома есть бинт и йод. Вы можете меня отпустить домой?

– Отпустить?! – Вадим понял: она видит в нем бандита, и горько усмехнулся: – Ну, конечно же! Только не надо звать солдат. Вечером освобожу этот отель. Как тебя зовут?

– Наталья.

– Иди домой, Наташа. Не сердись на меня. Я, понимаешь ли, беглый, потому злой. А злой потому, что беглый. Заколдованный круг.

Он никогда не мог справиться с ощущением своей вины и пытался смягчить впечатление говорливой бесшабашностью.

– Вы не волнуйтесь, – очень просто сказала она, будто давно знакомому человеку. – У меня дядя тоже поселенец с поражением в правах. Я приехала к нему из Ленинграда. Бросила балетную студию и прикатила. Меня даже из комсомола хотели выгнать. Ужас!

Девчонка изобразила ужас на лице, лица не стало видно – одни глаза.

– Да, серьезное дело. Ну, ты иди, не то тебя хватятся. Если можно, я побуду здесь до вечера?

Ему вдруг сразу расхотелось погибать, он проклинал эту ворвавшуюся в сарай девчонку с ее детской непосредственностью и такими огромными зелеными глазами.

Наталья понимающе кивнула, протянула перед собой руки:

– Положите мне поленья.

– Как же ты с такой рукой?

Она улыбнулась как приятелю:

– Грузите и считайте, что отель в вашем распоряжении.

В щель между досками Упоров видел, как девчонка пересекла двор, забавно раскачиваясь под тяжестью дров. Поднялась на крыльцо, прижала поленья подбородком и оттопыренным мизинцем левой руки открыла дверь.

«Сейчас успокоится. В ней заговорит долг комсомолки и… Но бежать все равно некуда. Может случиться – она не побежит? Не может! Вся страна доносит!»

Он воткнул нож в чурку и отхлебнул из фляги медвежьего жира. По заваленному хрустящими на морозе нечистотами двору прошла толстая баба в засаленной телогрейке. Остановилась, глянув по сторонам, стала подтягивать сшитые из байки панталоны. Еще раз с коровьей стеснительностью глянула на окна, прошла вразвалку, и он почувствовал себя окончательно отторгнутым от всякой надежды человеком, куда несчастней этой бесконечно несчастной бабы.

«Она – просто не видавшее другой жизни животное, а ты – загнанное в западню, живущее на волосок от смерти животное. Кому лучше? Ей! Она не понимает своей трагедии: день прожила – и ладно. Ты все знаешь – поделать ничего не можешь. Девчонка, однако, никуда не побежала. Странно…»

Зэка отвлек знакомый мужик, справляющий нужду у своего дома. Кашель его уже не мучал, держался он с несколько театральным достоинством и, даже громко испортив воздух, остался при том же многозначительном лице.

«Член поселкового совета, не меньше гусь, – подумал Упоров. – Тоже меня ищет. Все кого-то ищут. Работали бы лучше, суки!»

Серьезный мужик явно шел в гости. Вытер подошвы о березовый веник-голяк, потянул к себе ржавую ручку. В бараке он долго не задержался и вышел расстроенный. Харкнул на крыльцо, оглядел двор внимательным взглядом опытного в вопросах сыска человека и задержал взгляд именно на той двери, за которой находился беглый каторжанин. Глаза сыскаря остановились, только что рыскающие, они начинали обретать смысл, концентрируя все внимание в одной точке.

Взгляд обладал почти осязательной силой. Упоров хотел посторониться от щели, однако сдержался, понимая: главное – не суетиться. В настроении мужика произошла разительная перемена, отразившаяся на испитом лице гримасой внутренней заостренности. Оно, словно морда легавой на стойке, подалось вперед, а ноздри выразительно пошевелились.

«Или засек, или вспомнил, где можно похмелиться. Ты – осел: дверь забыл закрыть за девчонкой! Может, поленом – по башке? Заорет. Успокойся: его кумар с похмелья трясет».

Минут через десять после того, как бдительный бухарик ушагал в сторону водокачки, на крыльце появилась Наташа с дымящейся чашкой и куском хлеба. Рука, встретившая его нож, была перевязана стираным бинтом. Зэк смотрел на нескладное, длинноногое существо, пытающееся по-мальчишески тощим задом захлопнуть двери, со сложным чувством вины и умиления. Поведение ее было естественным, по- домашнему не выставочным.

Она справилась с дверью, сделала шаг с первой ступени крыльца, остановилась, сурово собрав к переносице брови. Ребенок сразу поменялся, зэк видел перед собой обманутую маленькую женщину. Потом она сказала кому-то, кого Вадим еще не мог разглядеть:

– Ну и подлец же вы, дядя Левонтий!

Автоматчиков он увидел мгновением позже. У них сводило от напряжения скулы, автоматы были готовы открыть огонь. Следом в поле видимости появился капитан, вызывающе аккуратный среди загаженного бытовыми отходами двора.

– Это кому? – капитан указал на дымящуюся кружку в руке девчонки и улыбнулся.

– Собачке, – Наташа покраснела, снова стала ребенком.

– Должен тебя огорчить, – капитан почесал твердую переносицу, изобразив подлинное