грудь в воде узким скользким тоннелем, в конце которого видел слабый расплывчатый голубоватый свет. Еще через полчаса Попович оказался на дне бетонного колодца.

Вверх уходили ржавые, местами обломанные скобы, по которым ни одному нормальному человеку не пришло бы в голову ни спускаться, ни подниматься.

Он задрал голову и по-волчьи завыл, увидев над собой в круге колодца одинокую мохнатую звезду. А затем ловко, как всякий сумасшедший, абсолютно не беспокоясь о собственной безопасности, полез по ржавым, крошащимся под руками металлическим скобам и оказался на заросшем бурьяном пустыре, рядом с которым горела белизной в ночи березовая роща.

Он постоял, шатаясь, хватая полной грудью свежий воздух. Ночь, тишина. Попович смотрел на березы и ему казалось, что он находится неподалеку от Москвы — там, где среди таких же берез стоит его новый трехэтажный, крытый зеленой черепицей дом, обнесенный высоким забором. Сошедший с ума Попович верил в это свято.

— Нет, — погрозил он пальцем в сторону березовой рощи, — меня не проведешь! Я домой, а там жена с любовником. Схватят меня и отдадут назад под землю. Я им не нужен.

Он стал к роще спиной и посмотрел на зарево недалекого Калининграда. Точно так же горела огнями Москва, когда в лучшие времена Попович выходил прогуляться с собакой из своего загородного дома.

И сумасшедший, исхудавший бизнесмен в тряпье, в которое превратился его шикарный костюм, высоко подпрыгивая, повизгивая и стуча ладонями по тощему заду, побежал в сторону зарева.

За все то время, что Борис Рублев находился в подземной тюрьме, он смог немного разобраться в ситуации.

'Да, придумано было лихо. Чурбаков был человеком явно очень опасным и хитрым. Да и придумал он здорово с этим подземным концлагерем для «новых русских».

Вот он, способ выжимания денег! Причем, деньги выжимались из тех людей, кто за доллар готов был задавиться. Но как отсюда выбраться?'

Комбат размышлял над этим днем и ночью, но никаких мыслей на этот счет у него пока не появлялось.

Во всяком случае, ценных — тех, которые можно использовать, которые можно применить. Решетки были очень крепкие и даже Комбат со своей недюжинной силой, как ни пытался, как ни тужился, ни напрягался до хруста в суставах, не мог их разогнуть. Вот если бы был какой-нибудь рычаг или домкрат, то тогда да. Особенно хорошо было бы использовать тот домкрат, которым квартирные воры разжимают дверные коробки. Эта штука была бы здесь незаменима. Но где ее взять? Или если бы был рычаг. Ведь при помощи рычага с его силой, как говорил Архимед, можно перевернуть землю.

Но ничего даже похожего на рычаг или на предмет, который можно было использовать как рычаг, в клетке и поблизости не было. Как устроено все это подземелье Комбат не представлял. Со своими соседями он познакомился. Часть из них была в том списке, который ему при встрече дал Бахрушин. И французский коллекционер был здесь, полностью потерянный, затравленный, запуганный, дрожащий и плачущий.

Борис Рублев присутствия духа не терял ни на секунду. Он знал, что в любой момент может подвернуться случай, и тогда ему придется показать этим мерзавцам на что он способен. Вот и оставалось ждать тот случай, который всегда в самые тяжелые моменты приходил на помощь.

В последнее время с Борисом Рублевым никто не разговаривал. Его не допрашивали, не мучили. Чурбаков в это время наводил справки о его деньгах. Зато остальных время от времени извлекали из клеток и выводили в небольшое подсобное помещение, которое, как уже знал Рублев, было приспособлено для пыток, как камера в застенках инквизиции. Была там и дыба, имелось и множество всяких инструментов — щипцов, плоскогубцев, пилочек, иголок и гвоздей. А так же было самое страшное, чего боялись все заключенные, боялись панически — электрический стул, приспособление, придуманное лично Чурбаковым.

Когда клиент был несговорчив и начинал препираться, спорить, Вадим Семенович скептично улыбался:

— Ну что ж, наверное, ты хочешь попробовать электричество. Напряжение у нас здесь хорошее, ток сильный.

Так что сейчас ты на все согласишься, когда начнут дымиться ногти и выпадать волосы. А зубы будут стучать так, как неисправные пальцы в машине. Так что, готовься, родимый, сейчас ты испытаешь силу тока.

— Я все скажу, все подпишу, только не надо током!

Борис Рублев слышал крики Гетмана.

«Да, слаб мужик, — думал про себя Борис Иванович. — А если меня посадят? Ну и хрен с ним, что посадят на электрический стул. А что я могу сказать? Каких денег я могу дать? Ведь у меня, как у церковной крысы, за душой ровным счетом ничего. Да, есть брат банкир, но о его существовании Чурбаков пока не знает. И слава богу, что не знает».

А не трогали Бориса Рублева не только потому, что наводили справки о его состоянии, а еще и по той причине, что люди Чурбакова были заняты поисками Андрея Подберезского, который чудом смог смыться. Но Комбат об этом пока не знал, а только догадывался, понимая, что Подберезский не промах.

Наверняка уже связался с Бахрушиным и ГРУ занимается поисками Комбата. Но надеяться на ГРУ не приходилось, ведь Борис Иванович понимал, что о подземном лагере навряд ли кому-нибудь известно. Живыми отсюда не выбираются, лишь выходят вперед ногами.

Да и то трупы куда-нибудь сваливают в какую-нибудь яму и забрасывают сверху камнями. А человеческих костей и черепов здесь хватало.

Как мог, Комбат расспросил своих соседей — тех, С кем ему довелось работать — об устройстве и о планах этого подземного концлагеря. Но никто толком ничего объяснить не мог. Говорили о каких-то коридорах, о тоннеле, который кончается водой, о штреке, ведущим наверх. Ведь всех, кто попадал в подземную тюрьму, привозили в бесчувственном состоянии и запомнить путь в подземелье никто не мог.

Комбат даже не знал на какой глубине они находятся — сто, десять, пять метров? Но своды и все остальное поражало надежностью и фундаментальностью. Тяжелые металлические двери, решетки, мощные каркасы, бетон, металл, кирпич и камень.

«Да, построено это убежище мощно».

Охранники пару раз проговорились, что попасть сюда можно на вагонетке. Но где та вагонетка Комбат не знал. Зато ему было известно, что все вокруг заминировано и есть только несколько проходов, проделанных людьми Чурбакова. Да и то на них ставятся растяжки с гранатами. Растяжек, правда, Комбат не боялся. Он был приучен к ним и мог обнаружить тонкую проволоку или шпагат даже в кромешной тьме.

Да, выбраться отсюда было почти невозможно. Вернее, возможно, но мертвым. А мертвым выходить из этих казематов, естественно, Борису Рублеву не хотелось, он предпочитал выйти живым.

И еще за все эти дни, за все это время в его душе накопилась неимоверная ярость и злость на Чурбакова и его людей.

— Ничего, ничего, — говорил сам себе Борис Рублев, — я еще до вас доберусь.

'Вы еще у меня попляшете, кровью умоетесь, мерзавцы! Я из вас еще душу вытрясу. Вы не знаете, скоты, с кем связались. Мне бы только свободы, мне бы глоток свободы, чуть-чуть. А там уж я развернусь. И плевать, что меня могут убить, но и вас в живых не оставлю. Я вам отомщу за все, за все издевательства, за всю вашу гнусность. И деньги, выкачанные таким диким способом из людей, станут вам поперек горла. Вы о них забудете, будете думать лишь о том, как спасти собственную шкуру и унести ноги. Ничего, ноги вы не унесете и шкуру не спасете. Я ноги вам повыдергиваю, а шкуру попорчу.