танкистских комбинезонах. ЗИЛ подогнали задним бортом вплотную к фуре, и началась перегрузка. Люди работали молча, слаженно, без перекуров, ящики один за другим перекочевывали в объемный кузов военного ЗИЛа. Брезентовый полог задраили, и машина отъехала. Второй ЗИЛ загрузили так же быстро, как и первый, минут за десять-пятнадцать.

Фура опустела. Омар подошел к Новицкому.

— Я уеду с ними, а ты возвращайся в Минск к себе на квартиру. Можешь немного выпить, чтобы снять стресс. Утром позвони на таможню, поинтересуйся, проезжала ли твоя фура. Думаю, менты сами разыщут тебя где-то к обеду, — афганец легко вскочил на подножку ЗИЛа, захлопнул дверцу.

Машины с выключенными фарами исчезли за поворотом дороги. И тут Леонид услышал, какая тишина стоит вокруг. Лишь ветер изредка нарушал ее шелестом кустов.

«На войне как на войне», — почему-то подумал Новицкий, хотя ни войны, ни боя не было, было лишь преступление.

Он исполнил все, как велел ему Омар, в точности, даже по дороге помыл машину. Мыл он ее на шоссе, таская воду из придорожной канавы. Оказавшись в своей однокомнатной минской квартире, Новицкий достал из шкафчика бутылку теплой водки и выпил целый стакан, не отрываясь, мелкими глотками. После чего закусил магазинной солянкой, черпая ее столовой ложкой из банки.

Уже светало, когда Леонид позвонил на таможню. Козлеятко, конечно же, сказал, что пока фуры не было, и попытался успокоить Новицкого:

— Наверное, все-таки Баранчук к бабе заехал, выпил немного, вот и ждет, пока протрезвеет.

— Не знаю, — Новицкий удивился, что говорит очень спокойно, — я уже начинаю волноваться, не случилось бы чего.

— Не беспокойся, в другой раз все будет в порядке, — Козлеятко намекнул, мол, деньги не пропадут, в следующий раз проедешь бесплатно.

Представители милиции приехали на квартиру бизнесмена лишь к четырем часам вечера. Сперва вместе с Новицким заехали в офис, сверили печати, номера бланков, и лишь после этого следователь рассказал Леониду о том, что случилось. По милицейской версии выходило, что Баранчук, возможно, находился в сговоре с преступниками и по договоренности с ними решил инсценировать ограбление. Но то ли бандиты чего-то не поделили с Баранчуком, то ли были полными отморозками, но они пристрелили водителя после того, как он загнал фуру на проселок.

Новицкий подписал протокол с показаниями и вскоре сам уже почти верил в милицейскую версию. Об Омаре он не упомянул ни словом.

Даже в материальном смысле особо переживать не приходилось. Автомобиль принадлежал конторе по грузоперевозкам и наверняка был застрахован. Имелась страховка и на груз. Новицкого милиция не подозревала: какого черта станет хозяин похищать собственное имущество?

Неделю от Омара не было ни слуху не духу. Появился он неожиданно — вечером. Сперва позвонил по телефону и сказал, что стоит у двери подъезда.

— Мне спуститься? — дрогнувшим голосом спросил Новицкий.

— Нет. Если ты не против, я поднимусь сам, — засмеялся афганец.

Пришел он с бутылкой виски, которого Новицкий на дух не переносил. По советской традиции они устроились на кухне. Омар был в курсе всего, что происходило за последние дни, почти дословно знал показания Новицкого.

— Вот что, Леня, — Омар разлил виски в рюмки, — дело о хищении груза попадет в разряд нераскрытых. Это я тебе обещаю. Пару раз тебя для порядка вызовут к следователю, и все тихо заглохнет само собой, — афганец говорил так уверенно, что не поверить ему было невозможно.

— У тебя крыша надежная? — шепотом спросил Новицкий.

— Надежнее не бывает. И не бойся, ты у себя дома, можешь говорить нормально. Кричать, чтобы соседи слышали, конечно, не стоит.

— Что дальше будет? — на выдохе спросил Леонид.

— Дальше — работать будем. На таможне небось, уже заждались, давненько мы им ничего не подбрасывали. На следующей неделе жди очередную фуру, я позвоню, — афганец хоть, и разлил спиртное, но сам к нему не притронулся. — И учти, Леонид, одно неверное движение… — Омар улыбнулся. — Но его не будет, ты человек умный и понимаешь, крыша у меня самая надежная. Куда ты ни обратишься, в конечном счете будешь виноват сам. И еще, отыщи вдову Баранчука, дай ей денег, скажи, мол, на памятник мужу. Женщины, они народ такой, пока муж жив, держатся за него зубами и когтями, а стоит ему умереть, сразу о деньгах начинают думать. Дай ей две тысячи, — афганец положил доллары перед Новицким и широко улыбнулся, обнажив крепкие, здоровые зубы. — Не будь как Баранчук, не пытайся сэкономить, — после этих слов Омар обнял Леонида, будто тот был его лучшим другом, напомнил: — Встретимся на «Славянском базаре» в Витебске, — и покинул квартиру.

Новицкий тупо смотрел на деньги, лежавшие на столе, и думал о том, что если его оставили в живых, то лишь для того, чтобы втянуть во что-то еще более масштабное и одновременно преступное. Хотя куда уж больше — нелегальная торговля оружием! Но тут же бывший советский офицер успокоил себя: «Я думал, что Омар возит наркотики, волновался, но потом успокоился. А оказалось — оружие. Наркотики — удел крутых, но все-таки уголовников, оружием же можно торговать лишь с благословения государства. Значит, крыша над афганцем высокая и надежная. Я просто испугался, хотя в душе всегда мечтал об этом. Я выхожу на новый уровень в бизнесе».

Леонид поставил на стол рядом с бутылкой виски бутылку водки и посмотрел на них, сравнивая. Водка явно проигрывала виски в оформлении: простецкая цилиндрическая бутылка с дешевой этикеткой, четырехгранная бутылка виски заманчиво блестела золоченым тиснением.

«Крутые бизнесмены водку не пьют», — подумал Новицкий, наливая в рюмку золотистый напиток. Он понюхал его, в нос ударил запах, как ему сперва показалось, деревенской самогонки. Но чем дольше держал рюмку в руках Леонид, чем дольше нюхал, тем больше достоинств находил в виски.

— Омар — моя счастливая карта, — тихо сказал он и, запрокинув голову, выпил. Посмаковал, огляделся. Теперь квартира казалась ему убогой, хотя неделю назад он гордился сделанным ремонтом. — Не было счастья, да несчастье помогло, — проговорил Леонид, наливая вторую рюмку. — Не стану мелочиться, все деньги, оставленные Омаром, отдам вдове Баранчука.

В родной Витебск, город, в последнее десятилетие прославившийся «Славянским базаром», Ефим Абрамович Лебединский возвращался из Москвы не с пустыми руками. Ефимом, а тем более Ефимом Абрамовичем, его в Витебске никто не называл — Фима да Фима, хоть и исполнилось Лебединскому уже пятьдесят лет. Был он из той породы людей, которые практически не меняются с возрастом.

Фима на службу не ходил: считал это делом ниже своего достоинства. Зарабатывал на жизнь, как любил говаривать сам, талантом. Играл на трубе в похоронном оркестре. Досконально он знал лишь одну мелодию — похоронный марш Шопена, но исполнял ее только за деньги.

Жил он в самом центре города, неподалеку от витебской ратуши. Его старый бревенчатый дом больше напоминал деревенскую избушку, чем городское жилье. Стоял в овраге, неподалеку от реки — Двины, вплотную примыкая к двухэтажному кирпичному дореволюционному дому. Дом тот совсем обветшал, жильцов из него выселили три года назад, и, поскольку никакой архитектурной ценности он собой не представлял, его собирались снести вместе с халупой Лебединского. Но горисполкому не повезло. Халупа принадлежала Фиме Лебединскому на правах собственности, и он упрямо отказывался сменить ее на квартиру в новостройках.

Приятели-жмуровики, наведывавшиеся к холостому Фиме домой выпить дешевого вина, недоумевали:

— Соглашайся на снос, квартиру получишь плюс деньги.

— Я не доставлю им такого удовольствия, — гордо заявлял Фима, оглядывая свои владения, состоящие из комнаты, сплошь забитой рухлядью, и небольшой кухоньки, правда оснащенной всеми