— Ну вот, полностью автоматизированное оборудование, подобное этому, делает культуру очень дешевой. Книжка стоит меньше, чем семь пакетиков жевательной резинки. А есть еще и картинные клубы. Они по удивительно дешевым ценам выпускают картины, которые вы можете спокойно вешать на стены. Кстати, говорят, что культура сейчас настолько недорого обходится, что утеплить дом книгами и картинами намного дешевле, чем стекловатой. Не думаю, что все обстоит именно так, но здесь есть значительная толика истины.

— И художники, работающие в этих клубах, хорошо оплачиваются? — спросил Хашдрахр.

— Оплачиваются, еще бы! — ответил Холъярд. — Сейчас просто золотой век искусства, ведь миллионы долларов тратятся ежегодно на репродукции Рембрандтов, Уистлеров, Гойев, Ренуаров, Эль Греко, Дега, Да Винчи, Микеланджело…

— А члены этих клубов могут, получить любую книгу и любую картину? — спросил Хашдрахр.

— Нет, этого бы я не сказал! Проводится большая исследовательская работа по выяснению, что сошло со сцены, уж вы поверьте. Производится обследование читательских вкусов, испытание обсуждаемых книг на читабельность и доходчивость. Господи, да ведь выпустить непопулярную книжку для подобного клуба означало бы просто крушение! — Холъярд выразительно прищелкнул пальцами. — Единственный путь удержать культуру на столь дешевом уровне — это знать заранее, что и в каком количестве желает публика. И они узнают это, узнают все, вплоть до цвета обложки. Гутенберг пришел бы в изумление.

— Гутенберг? — переспросил Хашдрахр.

— Ну да — человек, который изобрел печатный станок. Первый человек, который приступил к массовому выпуску Библии.

— Алла сутта такки? — спросил шах.

— Мм?.. — отозвался Холъярд.

— Шах хочет знать, проводил ли Гутенберг предварительный опрос.

— Во всяком случае, — сказала девушка, — книга моего мужа была отвергнута Советом.

— Плохо написана, — холодно заявил Холъярд. — Стандарты очень высоки.

— Великолепно написана, — терпеливо сказала девушка. — Но она на двадцать семь страниц превышала максимально допустимый объем; коэффициент ее читабельности составил 26,3 и…

— Ни один из клубов и не возьмет чего-либо при КЧ свыше 17, — объяснил Холъярд.

— И кроме того, — продолжала девушка, — она была посвящена антимеханической теме.

У Холъярда брови поднялись высокими дугами.

— Ну, знаете ли, с чего бы тогда они вдруг стали ее печатать! И что это он о себе возомнил? Господи, да вы просто должны благодарить судьбу за то, что он сейчас не за решеткой как защитник и пособник саботажа. Неужели он и в самом деле считал, что найдется кто-нибудь, кто все это напечатает?

— А он не думал об этом. Он чувствовал потребность писать и писал.

— Почему бы тогда ему не писать о клиперах или о чем-нибудь подобном? Или книжку о старом добром времени на канале Эри? Человек, который пишет о таких вещах, работает наверняка. Очень большой спрос на эти темы.

Она беспомощно пожала плечами.

— Я думаю, что его никогда по-настоящему не волновали клиперы и канал Эри.

— Он у вас какой-то неприспособленный, — брезгливо сказал Холъярд. — Если бы вы спросили моего совета, дорогая, я сказал бы, что ему нужно обратиться к знающему психиатру. Сейчас психиатрия просто чудеса творит. Берутся за совершенно безнадежные случаи и превращают больных в граждан категории А. Неужели он не верит в психиатрию?

— В том-то и дело. Он наблюдал своего брата, когда тот умиротворялся при помощи психиатра. Потому-то он и не хочет иметь с ними ничего общего.

— Не понимаю. Неужели его брат несчастлив?

— В том-то и дело, что слишком счастлив А мой муж говорит, что кто-то просто обязан быть неприспособленным; что кто-то просто должен испытывать чувство неловкости для того, чтобы задуматься над тем, куда зашло человечество, куда оно идет и почему оно идет туда. Отсюда-то и все неприятности с его книгой. Она подымала все эти вопросы и вот была отклонена. Тогда ему было приказано заняться общественной информацией.

— Значит, в конце концов вся эта история закончилась благополучно? — спросил Холъярд.

— Нет, едва ли. Он отказался.

— Господи, вот тебе и на!

— Да. Его уведомили, что если ко вчерашнему дню он не приступит к выполнению своих обязанностей в области общественных отношений, его питание, его разрешение на квартиру, его страховка жизни и здоровья — в общем, все на свете будет аннулировано. И вот сегодня, когда вы проезжали, я как раз бродила по городу, раздумывая над тем, что может в наши дни сделать женщина, чтобы раздобыть несколько долларов. А выбор тут невелик.

— Значит, этот ваш муж, он скорее предпочел бы, чтобы его жена…— Холъярд прокашлялся, — чем работать в области общественной информации?

— Я горжусь тем, что могу с уверенностью заявить, — сказала девушка, — что муж мой — один из тех немногих, — у кого остались еще некоторые представления об уважении к себе.

Хашдрзхр перевел это ее последнее высказывание, и шах печально покачал головой. Он снял рубиновое кольцо и насильно вложил его в руку девушки.

— Ти, сиби такару. Дибо. Брахоус брахоуна, хоуна саки. Импи гоура Брахоуна та типпо а имсмит. — Он открыл ей дверцу лимузина.

— Что сказал этот джентльмен? — спросила она.

— Он сказал, чтобы ты взяла кольцо, маленькая красивая гражданка, — ласково ответил Хашдрахр. — Он сказал тебе до свидания и пожелал тебе удачи и что многие из величайших пророков оказывались на поверку не умнее клопов.

— Благодарю вас, сэр, — сказала она, выбираясь из машины и снова принимаясь плакать. — Да благословит вас господь.

Лимузин отъехал от нее. Шах проникновенно помахал ей рукой.

— Дибо, сиби такару, — сказал он и тут же принялся яростно чихать. Он высморкался.

— Сумклиш!

Хашдрахр подал ему священную флягу.

Когда «Дух Лужка» причалил к пристани у Материка, по местной радиотрансляционной сети приглушенно передавали «Доброй ночи, любимая» — легкий призрак музыки, шепот па фоне плеска голубой воды, шелеста орлиного крыла, шороха ветвей.

В домах, отведенных женщинам и детям, света не было. В Центральном Административном Здании светился один лишь квадрат окна, а на фоне его темнел силуэт спящего клерка.

Когда Пол направился туда, чтобы узнать, как отыскать Аниту, свет ударил в его уже привыкшие к ночной темноте глаза. Когда же его зрачки приспособились к яркому свету, оказалось, что он стоит и опять смотрит на свое собственное отражение в зеркале с надписью: «Лучшая жена для Лучшего человека, для Лучшей работы в мире».

Он заторопился пройти мимо зеркала, раздумывая над тем, сколько раз Анита любовалась своим отражением и этой надписью, а также над тем, как она воспримет новость о том, что ее Лучший мужчина стал просто мужчиной, да к тому же еще и безо всякой работы.

Пол разбудил клерка, а тот позвонил экономке, ответственной за помещение, в котором ночевала Анита:

— Что там произошло на вечере? — спросил клерк сонно, дожидаясь, пока женщина ответит на сто звонок. — Вы уже десятый по счету приезжаете сюда этой ночью. Обычно не едут раньше четвертого дня.