далеко зашла игра?

Остров Лаэ, по сообщениям Эрхарт, был одинокой, заброшенной точкой на краю света, удивительно, что здесь могли жить люди. Весь мир облетели фотографии Эрхарт и Нунэна из Лаэ. Последние фотографии. Амелия выглядит на них совершенно больной и изможденной: вдавленные круги под глазами, потухший взгляд. Ей через месяц должно было исполниться сорок, а она выглядела на все 50. У штурмана Нунэна вид тоже усталый и глаза обреченного человека. В некоторых биографиях Эрхарт утверждается, что во время кругосветного перелета у нее возник роман со штурманом. Якобы это наблюдали те, кто встречал и обслуживал экипаж на остановках. Поговаривали, что Нунэн вообще согласился лететь с Эрхарт потому, что давно был в нее влюблен. Опровергнуть или доказать эти утверждения теперь невозможно.

Эрхарт с Нунэном пролетели уже 22 тысячи миль. Впереди у них оставалось 7 тысяч миль пути. Однако следующий отрезок путешествия – от Лаэ к острову Хауленд – 2 556 миль – оказался, пожалуй, самым трудным. Хауленд был крошечным островком в Тихом океане, в полкилометра шириной и три с половиной длиной, и найти его среди бескрайних водных пространств являлось проблемой даже для самого опытного штурмана.

Ради того чтобы максимально увеличить запасы горючего, отказались от всего «лишнего» веса: отправили домой парашюты, резиновую лодку, оставили самый минимум еды и питья. Пока Эрхарт и Нунэн находились на Лаэ, уже стало ясно: погода самая неподходящая, шквальный ветер, да к тому же и не в том направлении. Инструкторы, связывающиеся с Эрхарт по радиосвязи из Сан-Франциско, предупреждали летчицу подождать с вылетом. Но Амелия ждать погоды не стала.

«Электра» покинула Лаэ 2 июля в 10 часов утра. В баках находилась 1 тысяча галлонов горючего, что должно было хватить приблизительно на 20 часов полета. Поскольку радиосвязь над Тихим океаном была очень слабой, американцы специально поставили около острова Хауленд катер береговой охраны «Итака» с радиопередатчиком, который должен был стать проводником для Эрхарт – иначе ей не найти остров. Разумеется, Нунэн владел техникой астрономической навигации по звездам и солнцу, кроме того, у них имелись специальные подробные карты, но этого в данном случае было недостаточно. Как только на «Итаке» получили сообщение, что Эрхарт вылетела с Лаэ, с ней попробовали немедленно связаться по радио. Однако Амелия не отвечала. Только через 12 часов ее голос возник в радиоэфире: «Облачно. Погода ухудшается… Лобовой ветер…» Через полтора часа снова услышали Эрхарт: «Я вызываю Итаку. Вызываю Итаку…» Но сигнал с самолета был настолько слабым, что разобрать дальнейшее не удалось. И снова – глухая тишина. Когда с момента вылета самолета прошло уже целых 18 часов, в эфир неожиданно ворвался прерывистый отчаянный вопль Эрхарт: «Вызываю Итаку. Вызываю Итаку. Мы где-то рядом, но не видим вас. Горючего осталось на тридцать минут…»

Услышав это сообщение, «Итака» немедленно послала на самолет несколько шифрованных радиосообщений, использовав азбуку Морзе. Некоторые утверждают, что Амелия никогда не давала себе труда выучить эту азбуку и потому не могла понять спасительных сообщений. Впрочем, этот факт ничем не подтвержден.

Через 18 с половиной часов после вылета из Лаэ Эрхарт слышат в последний раз. Она истерически кричит: «Наш курс 157-337. Повторяю. Наш курс… Нас сносит на север, нет, на юг…»

Андрей Всеволжский

В фундаменте каменных громад Испании – замков – и священные камни кельтов, обожествлявших природу, и элементы римских фортификаций, и подковообразные вестготские своды, и, конечно, арабские кирпичи. Замков в стране много. Есть области, где они высятся над округой единой стеной. Их огромное количество объясняется тем, что долгие века Испания была кровоточащей границей цивилизаций– мусульманской и христианской. Граница все время двигалась: то арабские переселенцы устремлялись на север, то католики теснили их на юг. И каждый раз новую межу следовало укреплять заново – ставить на замок.

Замок по сути тот же замок: замыкает, запирает окрестность, да и сам он – замкнутое пространство, остров посреди некогда враждебного, а ныне, увы, равнодушного мира. Каменный страж стоял всегда отдельно, обособленно, защищенный непроходимыми лесами, или водой, или неприступными скалами, или хоть какой-то ощутимой возвышенностью. С лесами в Испании негусто, с водой в жаркое время перебои. А вот скал и возвышенностей сколько угодно…

Когда-то маленький Экзюпери, будущий автор «Маленького принца», пытаясь изобразить слона, нарисовал шляпу. (Это был слон, которого проглотил удав, – и композиция в целом напоминала шляпу с полями, вид сбоку.) Так и любой испанский ребенок – «а теперь, Пепе, нарисуй нам замок!» – с готовностью изобразит на бумаге обломанный гнилой зуб, воткнутый в голую припухлость пересеченной местности. Одинокий черный зуб высоко-высоко, и никого, ничего вокруг. Замок – естественная часть пейзажа, необходимый акцент, как парус в море, как в поле – одинокое дерево.

Если верить философам вроде Платона, которые говорят, что идеи существуют независимо от человека в виде некоего воздушного концентрата, то испанский замок несомненно одна из таких чистых идей. Лишенный дворцовой кокетливости и изысканности французских «собратьев», он воплощает изначальную Тему войны, доблести, мужественной и постоянной готовности к смерти – мотивов, так пронзительно свойственных культурному облику «утомленной солнцем» страны. Впрочем, тому есть и практическое объяснение: ведь замки сооружались тогда, когда война была повседневностью, понятие чести успешно заменяло ворох бумаг с долговыми обязательствами, а жизнь быстро кончалась, не успев надоесть: рыцарь, клявшийся даме в верности до гробовой доски, в сущности, связывал себя ненадолго.

«Замок – castillo – это укрепленное жилище феодала», – говорит Испанская энциклопедия. В XI веке, чтоб стать феодалом, было достаточно отличиться храбростью – и получить какой-нибудь холм во владение за доблестную службу. Поэтому вскоре ни одного свободного холма на всем полуострове не осталось. Начиная с этого столетия Испания кишит крепостями, их и сегодня сохранилось великое множество. Сколько – в точности не знает никто. Называют цифру: около трех с половиной тысяч – во всяком случае, это больше, чем где-либо в Европе. И только в Испании существует целая область, название которой буквально переводится как «Замковия», «страна замков».

Некоторые дотошные историки, впрочем, портят этот красивый перевод, утверждая, что Кастилия названа так не из-за обилия в ней castillos. Мол, и замков-то там по сравнению с другими провинциями не больше: всего какие-то четыре сотни. Другое дело, например, в провинции Эстремадура, название которой указывает на «Крепкую границу» (вот уж действительно крепкая – у меня осталось ощущение, что огромные, замшелые, мрачные замки встречаются здесь через каждые двести метров).

Те же неромантически настроенные ученые напоминают, между прочим, что сами кастильцы никогда не называли свои крепости castillos. Здесь с давних времен использовалось другое слово, арабского происхождения, – «алькасар» (цитадель), а собственно словарное обозначение замка было в ходу на юге, у андалусийцев. У них там возле Гранады была в стародавнюю эпоху некая Кастилия, и вот в ее честь окрестили новую территорию, куда переселенцев загнала судьба и наступающие мавры.

Как бы там ни было, заглянуть в страну Замковию – то же, что отправиться в сказку или балладу. Замок суров, величествен, спесив, нелеп и печален одновременно. Он может быть отполирован, отчищен и превращен в самую роскошную разновидность испанской гостиницы – «парадор» (парадоксально, но когда-то, в кихотовские времена, именно этим словом обозначалась самая захудалая разновидность