молящихся.

Они были всюду, несмотря на раннее утро, — и в миниатюрных храмах во дворах, и в небольших на улицах, и в огромных в центре, на площади Дурбар. Люди шли на работу, на базар или с базара и по пути заходили помолиться, зажечь светильник, оставить подношение.

— Не удивляйся, — пояснил Бинод, — у нас храм — это продолжение дома, обязательная часть жизни, неотделимая от всех других проблем и забот, в том числе и бытовых. Ты знаешь, сколько в Непале живет людей? Так вот, помножь эту цифру на двадцать и получишь количество непальских богов, и это я, как брахман по рождению, могу утверждать только в отношении индуистских божеств. А сколько богов в других религиях, просто не знаю. Здесь, в Непале, — просто мириады. Значит, на каждого человека приходится много богов. И нужно всех ублаготворить, помолиться, что-либо попросить или на что-нибудь пожаловаться. Давай пойдем за женщиной к этому храму во дворике. Видишь, кто изображен?

Я знал легенду об этом боге со слоновьей головой. Это был храм, посвященный Ганеше, которому его отец, грозный Шива, в приступе ярости срубил голову. Заботливая мать Парвати приказала своему супругу тотчас же исправить положение и отыскать другую голову взамен. А тут проходил слон. Шива срубил голову и ему, и ее тотчас же приставили незадачливому сынку. Оказалось, что тому несказанно повезло. Ганеша, приобретя голову самого сильного и разумного животного, сам стал умнеть не по дням, а по часам, и стал богом мудрости.

— Видишь, женщина положила к подножию божества фрукты, помазала его голову пурпурной краской, полила пальмовым маслом — эти подношения делают богу мудрости, чтобы он дал совет, как поступить, если случились, например, разногласия в семье. Именно Ганеше возносят молитву в каждом индусском доме. Он настоящий домашний бог, помогающий благополучию и миру в семье, — произнеся патетически последнюю фразу, Бинод сложил руки ладонями и благоговейно закрыл глаза.

...Когда мы вновь попали в старинный центр Катманду, на площадь Дурбар, где теснятся десятки храмов и королевских дворцов, там под деревянной крышей на помосте молились верующие. Звучали песнопения, а рядом покупатели торговались в лавках, с трудом пробирались в толпе велорикши, гомонили попрошайки, что-то выкрикивали торговцы сувенирами, вокруг поголовно все жевали бетель и сплевывали пурпурной слюной — словом, нас окружал настоящий Восток в духе Киплинга.

— Помнишь, я тебе говорил, что на каждого непальца приходится десятка два богов, — продолжая прерванную мысль, говорит Бинод, — здесь богатый выбор, молись тому, кто тебе нужен. Желаешь успеха, положи цветы у статуи богини процветания Лакшми; хочется совершенства в каком-либо мастерстве, танцах или музыке, помолись богине искусств Сарасвати. Задумал собрать хороший урожай кокосов, поднеси плоды богине лесов Банадеви, но вот с просьбой уберечь от какой-либо злой напасти, болезни стоит обратиться к богине оспы Ситалами. Да, да, есть и такая богиня, помогающая от разных хворей. Богов очень много, и в них, конечно, нужно хорошо разбираться, чтобы обратиться точно по адресу в любом затруднительном положении. Некоторые из богов имеют и по нескольку разных обличий. Давай я покажу тебе одно малоприятное божество, но только будь осторожен...

Мой спутник подводит меня к стене храма со странным изображением. Сказать, что это раскрашенный барельеф, — значит ничего не сказать. Из стены выступает громадная фигура с выкрашенным в черный цвет туловищем и красным лицом с белыми оскаленными зубами и вытаращенными глазами. Многорукое чудовище держало в лапах большую дубину, трезубец и, по-моему, чашу-светильник, и еще что-то.

— Не пугайся, это тоже всемогущий Шива, бог созидания и разрушения, только принявший облик Черного Бхайрава, — объясняет Бинод. — В давние времена, когда не было еще судей, сюда привозили преступников, зачинщиков драк, воров, и Шива-Бхайрава вершил правосудие, выявляя обманщиков и наказывая их. Видишь, рядом с ним привязан черный козел — символ «козла отпущения». Каждого, кто солжет перед ликом Черного Бхайрава, ждет неминуемая смерть...

Следующим утром мы с Бинодом поднялись с аэродрома в Катманду на легком самолетике-стрекозе, чтобы узреть во всем великолепии знаменитые гималайские восьмитысячники, доступные лишь немногим альпинистам. Но была такая сильная облачность, что мы еле различили Эверест, зато, вынырнув из облаков, пролетели над Долиной Катманду, расположенной между хребтом Махабхарат и Большими Гималаями. Внизу были ясно видны города, где живет две трети всего населения Долины. Это — Трипура — Троеградье, где почти слились друг с другом столица королевства — Катманду, Лалитпур (он же Патан) и Бхактапур.

Даже с птичьего полета их вид поразил мое воображение. Очевидно, я воззвал к какому-то правильному божеству, ибо мне удалось побывать в каждом из них. Тем более что это недалеко от Катманду.

Эти старейшие города, столицы древних княжеств, явно соперничали друг с другом. Объединяющим центром в каждом была площадь — дурбар, которую окаймляют старинные дворцы и храмы. От площади разбегаются узкие улочки, где толпятся невысокие кирпичные дома с козырьками черепичных крыш, опирающимися на столбы. Дома опоясывают деревянные галереи, — там сушится белье, висят ковры, за решетками прячутся смеющиеся женские лица. Видны любопытные и в окнах с наличниками и закрывающимися в жару ставнями. Стоит мне теперь услышать название Лалитпур, как перед глазами возникает видение — круто вздымающаяся параболическая башня храма Кришны—Мандира, стоящего на возвышении в окружении колонн. А при слове «Бхактапур» видится пятиярусный индуистский храм Ньятапола с высокой лестницей, украшенной по краям каменными фантастическими фигурами.

Глядя со ступеней «Пятидесятипятиоконного дворца» неварских королей (невары — основной народ Непала), похожего на тщательно отделанную золотую шкатулку, я представлял себе, какие празднества разыгрывались перед ним...

И тут мне припомнилась поездка по Среднему Непалу, по цветущей долине Покхара, где вдоль дороги непрерывной чередой тянутся манговые и цитрусовые деревья, плантации бананов и ананасов. Там я побывал на деревенском празднике Тихар — празднике урожая. Услышал и трудовые, и обрядовые песни; увидел, как в танце женщины сажают рисовую рассаду, а мужчины взмахивают мотыгами или наносят удар кхукри, национальным ножом с изогнутым лезвием. А после девушки-неварки в пестрых кофтах и юбках- пхариях, отороченных красной каймой, бренча браслетами, вместе с юношами в приталенных рубахах, жилетах и узких длинных штанах, подвязанных широкими поясами-патуки, ходили по улицам, пели песни, напоминающие частушки, и обязательно делали подношения в храмах.

Танцы и песни, связанные с деревенской жизнью, верованиями, всей историей страны, люди исполняли на площади перед королевским дворцом, перед храмами, устраивая хороводы вокруг статуй богов и неварских королей. Древние камни словно впитали в себя краски и шумы прежних празднеств.

Закрою глаза — и слышу барабанную дробь и звуки бубна. Неровные отсветы ложатся на брусчатку от пламени горящих масляных плошек в руках медленно шествующих девушек. За ними движется музыкант-барабанщик; он бьет по мадале, барабану, висящему на шее, и высоко подпрыгивает в такт. Люди движутся по кругу, взявшись за руки, подпевают хору. Позванивают браслеты на лодыжках танцоров в такт музыке оркестра. Тут вовсю проявляется щедрый характер непальцев: живая мимика, порывистые движения рук, лукавые улыбки. Вихрь танцев и возбуждающее толпу призывное пение превращаются в гимн богам — это апофеоз праздника...

Мираж воспоминаний разрушает голос Бинода, который с неподдельной озабоченностью клянет себя за то, что мы опоздали на свадебное шествие по центральной площади Бхактапура. Все же удается взглянуть на свадебную процессию перед домом родителей жениха: впереди — небольшой оркестр, за ним несут в одном паланкине жениха, в другом — невесту, а позади движутся тележки, где лежат корзины с приданым.

— Эти тюки с приданым — дар родственников невесты, — поясняет Бинод. — Я хочу кое-что сказать