— Ты что, уезжаешь?

— Я был в отъезде, — ответил я. — Четыре года, Майк. Тут он вспомнил.

— Ах, да. Я даже не заметил, что тебя не было. Я улыбнулся.

— Парни вроде меня не очень-то бросаются в глаза. Он зевнул, как бегемот.

— Когда они тебя выпустили?

— Сегодня. Пару часов назад.

Он сунул в угол рта огрызок сигары.

— Они подыскали для тебя какое-нибудь дело?

— Я должен явиться в один универмаг, Майк. В понедельник утром.

Ветер задул еще сильнее, и рубашка Майка начала пузыриться. Я взял чемодан в другую руку.

— Думаю, мне пора отчаливать, пока не подхватил воспаление легких. Хочу попытаться заполучить ту же каморку, где жил когда-то. Дай знать, что я снова на воле, Майк.

Больше мы не сказали друг другу ни слова, и я зашагал прочь. Вот как было на воле.

— Что же ты успел натворить, Фред? — спросил д-р Каллен. — Ведь прошло всего несколько часов. Директор криво улыбнулся.

— Этот идиот напился и разбил витрину магазина.

— Да, сэр, — сказал я. — Точно так оно и было.

— А почему же ты не дал деру? — поинтересовался психиатр. — Почему дождался, пока приехала полиция?

— Мне кажется, я чересчур перебрал. Совсем ничего не соображал.

Брэган улыбнулся, показав свои крупные, как на рекламе зубной пасты, зубы.

— Все ясно! Ты нарушил правила досрочного освобождения, и это будет тебе стоить еще двух лет.

— Четырнадцать месяцев, сэр, — сказал я почтительно. Д-р Каллен листал бумаги, лежавшие у него на коленях.

— У тебя, Фред, из родственников никого в живых не осталось? Правда?

— Да, сэр.

— А там, на воле, есть у тебя друзья, к кому бы ты мог обратиться за помощью?

— Нет, сэр.

— А здесь, в тюрьме, у тебя есть друзья, так ведь?

— Да, сэр, — ответил я. — Думаю, что есть.

Он откинулся на спинку кресла с довольным видом.

— Я посмотрел твое личное дело, Фред. За все время здесь у нас ты только один раз проштрафился. Так?

— Не помню, сэр.

— Это было пару лет назад во время внезапной проверки. Мы нашли нож в его матрасе, — уточнил Брэган.

Д-р Каллен размеренно постукивал костяшками пальцев по краю стола.

—  Фред попал к нам снова не потому, что он так глуп, и не потому, что неисправим. Он хотел вернуться.

Брэган, снисходительно улыбаясь, позволил психиатру развить свою мысль.

— Это случается нередко, директор Брэган, — важно говорил Каллен. — Особенно у мужчин, которые большую часть своей жизни провели за решеткой. На воле им как-то не по себе.

Брэган решительно   покачал своей крупной головой.

—  К счастью, я совсем не понимаю, что вы имеете в виду, сэр, — сказал я вслух.

Д-р Каллен был терпелив, как ягненок.

— Свобода подразумевает ответственность. Она несет с собой забвение. Поэтому так много людей боятся свободы — вольно или невольно.

— Да, сэр, — сказал я. — Весь мир — тюрьма.

В голосе психиатра послышались недовольные нотки.

— Я говорю об этой тюрьме, о нашей.

— Да, сэр, — кивнул я.

Брэган раскатисто хохотал. Успокоившись, сказал Каллену:

—  Вы едете не в ту сторону, доктор: у Фредди так же муторно на душе в этой тюрьме, как и у нас с вами.

Лицо д-ра Каллена вытянулось.

— Я знаю, о чем говорю, директор Брэган. Стаж моей работы вам хорошо известен, и, смею думать, я не зря пять лет учился в университете.

Брэган похлопал его по плечу.

— А у меня специального диплома для такой работы нет. И директором тюрьмы я стал только потому, что занимаюсь политикой, это вы хотели сказать, доктор Каллен, не так ли?

Тот промолчал.

— Ну, ладно, не обижайтесь. Психиатр снова повернулся ко мне:

— Там, за тюремными стенами, тебе, Фред, было, наверное, очень одиноко?

Вот как оно было. Я даже не могу сказать, почему мне захотелось вернуться в свою старую каморку. Может, потому что в пансионате миссис Кэрр меня кое-кто знал.

Я позвонил в дверь, и на пороге появилась сама хозяйка. Миссис Кэрр была крупной, высокой женщиной лет сорока пяти. В ее глазах постоянно светился огонек недоверия.

— Это я, — сказал я. — Вы еще меня помните? Я — Фред Риордан.

— Ах, да, — кивнула она, чуть погодя.

— Я очень хотел бы снова поселиться здесь, — сказал я. — Если можно, в моей прежней комнате.

Она стояла рядом, и ее черные глаза-пуговички так и буравили меня.

—  У вас ведь никогда не было неприятностей из-за меня. И плачу я вперед. За две недели.

—  Хорошо, — сказала она... — Четырнадцать долларов.

Я прошел следом за ней на второй этаж. Она открыла дверь, и меня обдало знакомым запахом этой комнаты, запахом пыли и дешевой еды. Простая старая мебель: железная кровать, комод, пара стульев, стенной шкаф.

— Не курите в кровати, — предупредила миссис Кэрр. — И смотрите, чтобы ничего такого...

Когда она удалилась, я сел на кровать и закурил. Потом выключил свет, снял туфли и лег. Здесь тихо, не слышишь всех тех звуков, которые издают две сотни спящих мужчин. И гулких шагов дежурных часовых тоже не слышно.

На другое утро в дверь постучала миссис Кэрр. — Телефон! Я спустился вниз, в гостиную, где стоял аппарат. Звонил Тони Вандо, он просил меня немедленно прийти.

Шикарная квартира Тони находилась на последнем этаже небоскреба, и отсюда он видел весь город как на ладони — город, «отцы» которого были у него в руках и которыми он манипулировал, как хотел. Он сбил два коктейля, один притянул мне.

— Ну, как дела, Фред? Тебе, что, нравится в каталажке?

— Нет, — ответил я. — Меня прямо тошнит, как вспомню. Он понимающе кивнул.

— Зачем же растрачиваешь свой талант по мелочам: бензоколонки,   магазины   самообслуживания,   киоски...   И   при всем этом ты каждый раз умудряешься засыпаться...

Я отхлебнул глоток коктейля.

— Вы всегда хорошо платили мне, когда я на вас работал, мистер Вандо. Но дело для меня находилось нечасто. Раз в два-три года. На это не проживешь.

Он опорожнил свой бокал и объяснил, что от меня потребуется на этот раз. Я утер пот со лба.

— Не-е-т, мистер Вандо, на это я не пойду. Возьмите кого-нибудь другого.

Он покачал головой.

— Надо все провернуть так, чтобы комар носа не подточил. Мол, все может случиться с человеком, который находится на такой должности и которого многие могут ненавидеть. Не должно возникнуть ни