хотелось. Пришлось выдержать паузу. Все же Полине было трудно переиграть Тарана в молчанку.

— Ну чего ты такой? А? — спросила она, повернувшись в его сторону. Скажи, что тебя мучит, — легче станет.

Очень вовремя она это спросила. Таран понял, что лучшего момента для того, чтоб задать назревший вопрос, пожалуй, не будет.

— Да так…— сказал он. — Интересно стало, о чем ты с Асият и Патимат толковала?

— А-а…— разочарованно произнесла Полина. — Ну, я им рассказала, как мы на дачу попали, потом они на всякие семейные дела перешли. Кто папа, кто мама, кто дедушки и бабушки… Даже до прадедов дошли. А я всех и не помню. Они удивлялись: «Как так, слушай? Не помнишь родственников! Мы и прадедов, и прапрадедов помним…»

— На фига им это? — искренне удивился Юрка. — Ну, кто папа-мама — понятно. Если хорошо зарабатывают — выкуп можно запросить. А дедушек-бабушек с миллионами в России трудно найти. Может, думали, будто у тебя в Америке родственники есть?

— Может быть, — хмыкнула Полина, — но у меня таких точно не имеется. Да они про заграницу и не спрашивали. Почему-то им было очень интересно, в честь кого мне такое имя дали.

— И что ты сказала?

— Я сказала, что в честь бабушки. Тогда они прицепились, что за бабушка, как зовут, жива или нет… Настырные до ужаса!

— Орали на тебя?

— Нет, почему? Очень спокойно говорили. Но мне все равно страшно было. Интересно, кто это придумал, будто мусульманки забитые и тихие? Может, перед мужем они и забитые, а я так и чуяла, будто они мне вот-вот горло перережут…

— А чем их твоя бабушка могла заинтересовать? Она хоть жива?

— Нет, умерла уже. Года три назад. Это мамина мама была.

— В торговле работала? — предположил наобум Таран.

— Нет, простая учительница, и дедушка Борис тоже учителем был, историю преподавал. Но он еще раньше, лет десять назад, умер.

— Теперь понятно, почему у тебя маму Рогнедой назвали, — хмыкнул Таран. Не иначе, твой дед сильно западал на Древнюю Русь!

— Ну, это я не знаю. Вообще-то, насколько я помню, он больше 1812 годом интересовался, историю Московского пожара изучал.

— «Скажи-ка, дядя, ведь недаром, — припомнил Таран из школьной программы, — Москва, спаленная пожаром, французу отдана?» Чего ж там изучать, интересно? Где и чего сгорело, небось уже все известно…

— Ну, это я с тобой не соглашусь. Между прочим, до сих пор историки спорят, кто Москву поджег, французы или русские?

— Какая, блин, разница! — хмыкнул Таран. — Даже если докажешь, что французы, так все равно, хрен они через двести лет без малого будут компенсацию платить…

— Это ты прав, конечно, но историкам главное — истину найти.

— Фигня все это — «истину найти»! — презрительно произнес Юрка. Историки, блин, это продажные шкуры, хуже проституток. Когда, е-мое, коммунисты были у власти, они все писали: Великая Октябрьская революция, Ленин — гений, Сталин — великий полководец и тэ дэ и тэ пэ. Сейчас, когда демократы наверх уселись, они в момент перекрестились: подлый переворот, катастрофа России, Ленин — изверг, Сталин — параноик. Однако помяни мое слово: если коммунисты опять к власти доберутся — эти же историки по новой будут Ленина хвалить и говорить, будто он все правильно делал…

— Ну, 1812 год — это от Ленина далеко, — заметила Полина, — на конъюнктуру можно было не обращать внимания. И потом деда Боря все изучал не для публикации или диссертации, а просто так, в порядке хобби. Так же как генеалогию своей семьи и бабушкиной. Вот если б эти самые племянницы дяди Магомада его спросили, то он мог бы им и про всех своих прадедов и прабабок рассказать, и про предков бабушки. Он мне, помнится, рассказывал чего-то, но я тогда еще маленькая была, и мне неинтересно слушать было.

— Но чего-то небось запомнила?

— Так, мелочи какие-то, например, про то, что в бабушкином роду были какие-то дворяне, хотя она сама из крестьян и ее отец, мой прадед, то есть Карасев Михаил Иваныч, был родом не то из Сибири, не то даже с Дальнего Востока, а в Москве остался после Гражданской войны. Вообще-то у мамы где-то лежат дедушкины бумаги, если она их еще не выкинула…

Таран хотел спросить, что это за бумаги, но придержал язык. Фиг его знает, может, в них-то и скрывается разгадка всех этих запутанных и перепутанных дел?

Между тем никто не гарантировал Юрке и Полине, что у них здесь не установлена прослушка, проводки от которой ведут в каюту напротив, к Алику и Тине или еще куда-нибудь в другое место, где дежурят какие-нибудь молодцы, записывающие все здешние разговоры. Возможно, Юрку с Полиной и посадили-то вместе специально для того, чтоб выцеживать из ихней болтовни разные полезные для кого-то сведения. И может быть, как только окажется, что Полина уже достаточно наболтала, их совместное путешествие внезапно завершится…

Юрка понял, что надо завязывать с этой болтовней и менять тему разговора.

— Ладно, — сказал он так, будто сообщение о дедушкиных бумагах его никак не озаботило. — По- моему, кто-то мне предлагал вечерней гимнастикой заняться?

— Было такое предложение…— мурлыкнула Полина. — Но, по-моему, кто-то его отверг. Неужели погода переменилась? Мне снять рубашечку?

— Как раз совсем рубашка необязательно! — Таран процитировал «Кавказскую пленницу». Очень хорошо, с выражением и даже с акцентом. Полина прыснула и, закончив хохотунчики, доложила:

— А все, что обязательно, у меня уже снято… Теперь Таран сильно волновался. Никакого жаркого влечения к Полине он не испытывал. Но надо было превозмочь это дело и заставить все системы работать нормально.

Он перебрался к Полине, которая отодвинулась к стенке, но при этом сразу же вытянула руки и обняла его за спину. И левую ножку ему на бок забросила: нежную, гладенькую, горячую…

— Какой ты бяка, Юрчик! — прошептала Полина. — Неужели надо было надо мной издеваться? Ведь ты же знаешь, что я тебя люблю…

— Может, я немного садист по натуре? — произнес Юрка, спуская с ее плеч бретельки ночной рубашки. Грудки, пухлые и чуть-чуть вспотевшие, нежно соприкоснулись с его крепкой, рельефной мускулатурой. Таран подсунул ладонь под левую сисечку, приподнял ее и осторожно тронул кончиком языка сосочек.

— Тебе так нравится? — спросил он после того, как его язык описал кружок вокруг соска, а Полина, сладко вздохнув, погладила его по спине руками, а по боку — нежной ляжечкой.

— Да…— выдохнула она. — Мне все нравится! Я хочу, чтоб ты со мной делал все, что тебе угодно! И все, что мне угодно…

Таран понял, что никаких долгих преамбул ей не надо. Прибор пришел в форму и уже упирался Полине в область пупка, правда, через шелковую ночнушку. Юрка взялся за подол этого эфемерного одеяния, Полина помогла Тарану стащить его через голову, а еще через пару секунд настежь распахнула ноги, изобразив нечто вроде перевернутой буквы Y.

— Ну! — выдохнула она, притягивая к себе Юрку, и тому осталось только воткнуться куда следовало.

— Не торопись… — пробормотала Полина когда Таран принялся долбить ее в быстром темпе. — Я не хочу, чтоб все было так же, как утром…