решение.

— Кэтлин, если бы Тому отпустили грехи, стало бы твоему сердцу легче?

— Да, моему и всем другим сердцам в Клонмуре, зачем об этом спрашивать?

Было сумасшествием открыть хоть часть своих секретов этой женщине-воину, которая захватила его в плен. Тем не менее, он услышал свой голос.

— Я могу помочь тебе.

Кэтлин отпрянула. Вечерний свет, проникающий через высокое крестообразное окно, отразился в ее печальных глазах.

— Каким образом? — спросила она. — Ему нужен пастор, а вы явно им не являетесь.

— Являюсь, — он взял ее лицо в руки. Смеющаяся Кэтлин поднимала настроение мужчины, плачущая Кэтлин заставляла мужчину продать Душу.

— Не понимаю, — заявила она.

— Кэтлин, я католик.

— Разве мы все не… — Она застыла с открытым ртом, когда до нее дошел смысл услышанного. — Нет.

— Да, и был послушником, принявшим святую веру.

— Вы безжалостный и жестокий лгун.

—… учился в семинарии в Дуэ во Франции.

Она сглотнула от волнения. — Дуэ. Это то место, где обучают священников, которые потом возвращаются в Англию и совершают богослужение для католиков?

— Совершенно верно.

Откинувшись назад, она осмотрела его, как будто видела в первый раз.

— Тогда, что вы делали в армии Хаммерсмита?

«Пытался спасти свою дочь», — хотелось ему сказать. Но угроза Кромвеля висела над ним подобно грозовой туче.

— Дрался за Английскую республику. — Он снова попытался вернуть ее в свои объятия.

Она отпрыгнула. — Вы греховодник! Вы же приняли священные обеты!

— Верно.

— И тем не менее, вы… вы обнимаете меня и целуете с вожделением в своем сердце. Вы делаете грешницу из меня. — Она бросилась к двери.

Он остановил ее, схватив за руку.

— Кэтлин, послушай меня. Я согрешил много лет назад и именно тогда, когда выбрал семинарию, потому что у меня не было истинного призвания. Я отправился в Дуэ, чтобы проверить свою веру, — он замолчал, подбирая слова. — Посмотри на меня, Кэтлин. Я вышел из того возраста, чтобы быть новообращенным послушником. Я не смог заставить себя принять окончательное повиновение церкви.

Если бы даже Лаура не появилась в его жизни и окончательно не изменила ее, он все равно не принял бы святых обрядов.

Он дотронулся до щеки Кэтлин, наслаждаясь ощущением нежной кожи под его пальцами.

— Наконец, я нашел то, что искал, Кэт. Но не в церкви, а в тебе.

— Но это дурно, это…

— Ах, на меня наступает темнота! — донесся в часовню далекий вопль Тома. Выдернув свою руку, она спросила:

— Может новообращенный послушник отправить последний обряд?

— Когда больной очень плох и нет поблизости священника, то разрешается.

— Можно ли верить тебе, англичанин?

— У меня нет никаких подтверждений, кроме моего слова и шрамов от пыток, — он дотронулся до спины, напоминая о заживших ранах, которые исполосовали его.

— Вас подвергли пытке за веру? А я думала… — Еще более громкие вопли донеслись из коридора. Кэтлин вздрогнула, словно ей передалась боль Тома.

— Где ваш священник хранил ризу?

Она все еще колебалась. Но тут еще одна пронзительная жалоба разнеслась на весь замок. По лицу Кэтлин было видно, что она приняла решение.

— Здесь.

Несколько минут спустя Весли, облаченный в белую рясу, со святой водой и кадилом в руке, вошел к больному.

В комнате наступила мертвая тишина. Затем прорвались шепот и шипение, выражающие гнев и недоверие.

— Как осмелился этот нечестивец осквернить одеяние священника?

— Ересь!

— Богохульство!

— Убить его, как паршивую овцу!

— Тихо! — властно произнесла Кэтлин. Она вкратце пересказала его историю.

— У нас нет выбора, мы можем поверить только его словам, — она повернулась к Весли с горящими глазами. — И всемогущий Бог воздаст ему должное, если он обманывает нас.

Том Генди лежал на тюфяке еще более ослабевший. Язык высовывался изо рта, лоб был покрыт испариной.

Весли встал у края тюфяка. Том Генди, увидев его в тусклом свете факелов, обрадовался.

— Ах, дорогой, мои молитвы дошли до Бога. Это великое чудо, да!

Весли вручил круглое кадило Куррану, который был помощником священника. Резкий запах ладана наполнил комнату.

Свинцовая тяжесть навалилась на Весли. От него требовалось принять грехи этого человека и спасти его душу. Он не был уверен, что у него хватит мужества и силы, чтобы сделать это. Его собственная душа сама почернела от грехов.

Однако для Кэтлин Макбрайд он попробует сделать невозможное.

— Мы должны остаться одни для…

— О, нет! — прервал его Том. — Они были мне друзьями, пока я был жив. Вы хотите заставить их покинуть меня, когда я умираю?

— Конечно, нет, — ответил Весли. — Как ты захочешь, Том.

Исповедь продолжалась долго. Он рассказывал об угоне скота, о мелких кражах, ссорах и своей гордыне. Том Генди играл роль барда Клонмура до последнего дыхания, развлекая людей даже на смертном одре. Все столпились вокруг него, боясь пропустить хоть слово. Некоторые из присутствующих не могли удержаться от улыбок, некоторые толкали друг друга под ребра и обменивались понимающими кивками головы.

Сумерки перешли в глубокую ночь. Спина Весли и плечи заболели от неподвижного стояния на коленях возле Тома. Он подавлял желание потянуться, повращать головой и размять ноги. Остальные сидели, захваченные монологом. Кружки с самогоном передавались по кругу, и даже обреченный Том нашел в себе силы сделать глоток.

— Было бы жестоко, — произнес он, задыхаясь, — если бы я и кружка расстались навечно, не поцеловавшись…

Весли почувствовал, что не может сдержать зевок. Хоть и поздно, но прикрыл рот рукой, чтобы подавить его.

— Ну вот, час настал, — вздохнул Том, прерывая себя. — Господь Бог, я рассказал тебе только малую часть своей неправедной жизни, но, думаю, ты понял главное. Я готов принять твое благословение.

Весли осенил крестом лоб Тома.

— Per istam sanctam unctionem… — тихо произнес он слова молитвы, умоляя всемогущего Бога отпустить Тому грехи и принять его душу на небеса.

Его голос оратора и приятная латынь с итальянским произношением произвели на всех большое впечатление. Друзья Тома придвинулись поближе. На их лицах было написано настороженное удивление,