Бедной рожденный землей, из ничтожных он явится Курий,
Чтобы принять великую власть.[708] Ее передаст он
Туллу[709], что мирный досуг мужей ленивых нарушит,
Двинув снова в поход от триумфов отвыкшее войско.
Слишком уж он и сейчас дорожит любовью народа.
Хочешь Тарквиниев[711] ты увидать и гордую душу
Мстителя Брута[712] узреть, вернувшего фасции Риму?
Власти консульской знак — секиры грозные — первым
На смерть осудит отец во имя прекрасной свободы;
Что бы потомки о нем ни сказали, — он будет несчастен,
Но к отчизне любовь и жажда безмерная славы
Все превозмогут. Взгляни: вдалеке там Деции, Друзы,[713]
Видишь — там две души одинаковым блещут оружьем?
Ныне, объятые тьмой, меж собой они в добром согласье,
Но ведь какою войной друг на друга пойдут,[715] если света
Жизни достигнут! Увы, как много крови прольется
Спустится, зять же его с оружьем встретит восточным![717]
Дети! Нельзя, чтобы к войнам таким ваши души привыкли!
Грозною мощью своей не терзайте тело отчизны!
Ты, потомок богов, ты первый о милости вспомни,
Этот, Коринф покорив,[718] поведет колесницу в триумфе
На Капитолий крутой, над ахейцами славен победой.
Тот повергнет во прах Агамемнона крепость — Микены,
Аргос возьмет, разобьет Эакида, Ахиллова внука,[719]
Косс и великий Катон,[721] ужель о вас умолчу я?
Гракхов не вспомню ли род? Сципионов, как молния грозных,
Призванных гибель нести Карфагену?[722] Серрана, что ниву
Сам засевал? Иль Фабриция, кто, довольствуясь малым,
Максим, и ты здесь, кто нам промедленьями спас государство! [724]
Смогут другие создать изваянья живые из бронзы,
Или обличье мужей повторить во мраморе лучше,
Тяжбы лучше вести и движенья неба искусней
Римлянин! Ты научись народами править державно —
В этом искусство твое! — налагать условия мира,
Милость покорным являть и смирять войною надменных!'
Так Анхиз говорил изумленным спутникам; после
Ростом он всех превзошел, победитель во многих сраженьях,
Тот, кто Рим укрепит, поколебленный тяжкою смутой,
Кто, воюя в седле, разгромит пунийцев и галлов, —
Третий доспех,[726] добытый в бою, посвятит он Квирину'.
Юношу дивной красы[727] в доспехах блестящих, который
Шел с невеселым лицом, глаза потупивши в землю:
'Кто, скажи мне, отец, там идет с прославленным мужем?
Сын ли его иль один из бессчетных потомков героя?
Но осеняет чело ему ночь печальною тенью'.
Слезы из глаз полились у Анхиза, когда отвечал он:
'Сын мой, великая скорбь твоему уготована роду:
Юношу явят земле на мгновенье судьбы — и дольше
Племя римлян богам, если б этот их дар сохранило.
Много стенаний и слез вослед ему с Марсова поля[728]
Город великий пошлет! И какое узришь погребенье
Ты, Тиберин[729], когда воды помчишь мимо свежей могилы!
Больше таких не взрастит себе во славу питомцев
