поддержки. Великий человек старательно отвел глаза и заерзал в кресле.

Она встала, презрительно выпятив нижнюю губу.

— Значит, и ты теперь под каблуком, — иронически протянула она. — Только не думай, что я его боюсь. В один прекрасный день я всажу в него пулю, и ни одному хирургу в мире не удастся заделать дырку пластиком.

Она вышла из комнаты, изо всех сил хлопнув дверью.

— Не будем терять времени, — тут же произнес Харди.

Возражений не последовало, Госсейн увидел, как пальцы Торсона на какое-то мгновение замерли над пусковым устройством. Затем раздался щелчок, и послышалось низкое гудение. Тело его непроизвольно напряглось в ожидании шока, но он ничего не почувствовал. Госсейн в недоумении посмотрел на вибрирующий ящик, внутри которого перемигивались разнообразные электронные трубки. Контролировали ли они скорость невидимого движка, усиливали ли звук, занимались ли превращением энергии или выполняли еще какую-нибудь функцию из сотен возможных, он понятия не имел.

Часть трубок торчала из полупрозрачных отверстий, остальные находились внутри, слишком чувствительные, чтобы их можно было подвергать воздействиям комнатной температуры и яркого света.

От непрерывного сверкания у него заболели глаза. Он все время моргал, пытаясь унять текущие слезы. Огромным усилием воли Госсейн заставил себя отвернуться. Видимо, движение было слишком резким. Что-то взорвалось у него в мозгу, и голова мгновенно начала раскалываться от боли.

Ему показалось, что он очутился на дне глубокого моря. Огромное давление сковало его со всех сторон. Откуда-то издалека доносился голос Торсона, спокойно объясняющего своим слушателям:

— Это очень интересный прибор. Он воспроизводит энергию, типа нервной, и с помощью импульсов передает ее через двенадцать электродов-присосок, заставляя следовать каналам человеческого тела и пути наименьшего сопротивления, преодолевая любые препятствия, не превышающие примерно одного процента отклонения от нормы.

Госсейну никак не удавалось сосредоточиться. В голове мелькали обрывки мыслей, в ушах звенел назойливый голос Торсона.

— С медицинской точки зрения создание искусственной нервной энергии примечательно тем, что ее можно сфотографировать. Через несколько минут я сделаю несколько снимков и проявлю негативы. Один из кадров при увеличении покажет, в какой именно части мозга сконцентрирован центр памяти. Природа ее давным-давно научно обоснована, и нам остается лишь выбрать группу клеток, содержащую необходимые данные, а затем с помощью того же прибора направить энергетический поток, который заставит испытуемого высказать словами то, что он вспомнит.

Он щелкнул выключателем и вытащил из камеры пленку.

— Присмотрите за ним! — бросил он и вышел из комнаты.

Последняя фраза была явно лишней. Вряд ли Госсейн сейчас удержался бы на ногах. Комната плыла у него перед глазами, как у ребенка, которого слишком долго крутили в одну сторону. Когда Торсон вернулся, он все еще никак не мог прийти в себя.

Гигант вошел неторопливо, ни на кого не глядя, и направился прямо к Госсейну. Держа в руке две фотографии, он остановился перед пленником и молча уставился на него.

— Что такое? — раздался встревоженный голос Харди.

Торсон резко отмахнулся, как бы приказывая замолчать. Жест его был просто неприличен, более того, казалось, он сделан чисто механически. Торсон стоял совершенно неподвижно, и внезапно Госсейн понял, насколько он отличается от остальных людей, как тщательно прячет свою истинную сущность. Под маской холодного презрения скрывался чудовищный комок нервов, колоссально развитый мозг, не подчиняющийся никаким приказам, самостоятельно оценивающий, уверенный в себе. Если он с чем-то соглашался, значит, так было надо. Если нет — последнее слово оставалось за ним.

«X» медленно подкатился в кресле и осторожно взял снимок из рук Торсона. Один из них он протянул Харди. Оба склонились над фотографиями, но каждый отреагировал по-своему.

«X» вздрогнул и выпрямился. Он был выше ростом, чем казалось Госсейну, примерно пять футов одиннадцать дюймов. Пластиковая рука на шевелилась, намертво прикрепленная к оболочке груди. На лице, как ни странно, появилось испуганное выражение. Он проговорил хриплым шепотом:

— Хорошо, что он не попал к психиатру. Мы успели вовремя.

Майкл Харди выглядел раздраженным.

— Что вы раскудахтались? Не забывайте, я занял свой пост лишь потому, что удалось взять под контроль Игры Машины. Я никогда не понимал всю эту нуль-А ерунду о человеческом мозге, и ваша пленка ни о чем мне не говорит. Я вижу лишь какое-то яркое пятно.

На этот раз Торсон ответил. Он подошел к Харди и принялся шептать ему на ухо, указывая на снимок. Лицо президента побледнело как мел.

— Его необходимо убить, — резко сказал он. — Немедленно.

Торсон раздраженно покачал головой.

— Зачем? Что он может? Закричать на весь мир? — В голосе его вновь проскользнули профессиональные нотки. — Обратите внимание, что вокруг нет четких линий.

— Но если он поймет, как управлять этим? — спросил Харди.

— Ему потребуются месяцы упорного труда! — громко возразил «X». — За двадцать четыре часа невозможно научиться управлять даже мизинцем! Они вновь принялись шептаться, и в конце концов Торсон возмущенно воскликнул:

— Может, вы считаете, он сумеет сбежать из нашей тюремной камеры? Или вы просто начитались Аристотелевой фантастики, где герой всегда побеждает?

В конечном итоге не оставалось сомнений, чья именно точка зрения возьмет верх. В комнату вошли стражники и, подчиняясь приказу, снесли его на четыре этажа вниз, в помещение со стальными стенами, полом и потолком. Еще одна лестница вела в камеру, и, прочно установив кресло вместе с прикованным к нему Госсейном, они поднялись наверх. Зашумел мотор, и лестница исчезла сквозь люк в потолке в двадцати футах над его головой. Стальная крышка захлопнулась, послышался звук задвигаемых запоров. Наступила тишина.

Госсейн сидел в кресле не шевелясь. Сердце его сильно билось, в висках стучало, к горлу подступила тошнота. По телу потекли ручейки пота.

«Я боюсь, — подумал он. — Никогда еще мне не было так страшно».

Страх — чувство, присущее клеткам живой материи. Цветок, закрывающий лепестки на ночь, подвержен страху темноты, но у него нет нервной системы, передающей импульс, и нет таламуса, способного эмоционально отреагировать на полученный сигнал. Человеческое существо является физико- химической структурой, воспринимающей жизнь и осознающей ее с помощью сложной нервной системы. После смерти тело и сознание исчезают, личность продолжает существование лишь как серия искаженных импульсов в памяти других людей. Пройдут годы, и они начнут становиться все слабее и слабее, а за полвека исчезнут вовсе. Может быть, еще какое-то время останется его изображение на фотографической карточке.

«Ничего меня не спасет, — с ужасом подумал он. — Я умру. Умру». — И неожиданно почувствовал, что теряет контроль над собой.

На потолке вспыхнула яркая лампа, люк откинулся в сторону. Незнакомый голос произнес:

— Да, мистер Торсон. Все в порядке.

Прошло несколько минут, затем зашумел невидимый мотор и лестница поползла вниз, ударившись нижним концом о металлический пол. Несколько рабочих внесли стол и самую разнообразную аппаратуру, среди которой находился уже знакомый ему прибор. Тщательно расставив все по местам, они быстро ушли.