единой.

— Конфас обещал, что уставит дорогу от степей до моих ног кольями с головами скюльвендов.

— Конфас обречен. Ни у кого не хватит хитрости и мощи на то, чтобы одолеть скюльвендов. Даже у твоего племянника. Твое войско и твой наследник погибли, император. Падаль. Если бы на твоих берегах не собралось сейчас такое количество айнрити, я бы прямо сейчас отправился к тебе и заставил вкусить моего меча.

Ксерий сильнее сжал свою хору, чтобы сдержать дрожь. Ему представился Конфас, истекающий кровью у ног какого-нибудь дикого разбойника-скюльвенда. Зрелище было ужасным, но император помимо своей воли испытал наслаждение. «Тогда у матушки останусь только я…»

Снова Скеаос шепчет на ухо.

— Он лжет, чтобы запугать вас. Мы только сегодня утром получили вести от Конфаса, и все было в порядке. Не забывайте, о Бог Людей, не прошло и восьми лет, как скюльвенды наголову разбили самих кианцев. Скаур потерял в том походе трех сыновей, включая старшего, Хасджиннетa. Постарайтесь раздразнить его, Ксерий! В гневе люди часто совершают ошибки.

Но он, разумеется, уже думал об этом.

— Ты льстишь себе, Скаур, если ты думаешь, будто Конфас так же глуп, как Хасджиннет.

Нематериальные глаза поверх пустых глазниц моргнули.

— Битва при Зиркирте была для нас большим горем, это верно. Но скоро ты и сам испытаешь подобное. Ты пытаешься уязвить меня, Икурей, но на самом деле лишь пророчишь собственное падение.

— Нансурия несла и более тяжкие потери — и тем не менее выжила! — ответил Ксерий.

«Но Конфас не может потерпеть поражение! Знамения!»

— Ну ладно, ладно, Икурей. Так и быть, соглашусь. Бог-в-Одиночестве знает: вы, нансурцы, народ упрямый. Я, пожалуй, даже соглашусь, что Конфас может одержать победу там, где мой собственный сын проиграл. Не стану недооценивать этого факира. Он ведь провел четыре года у меня в заложниках, не забывай! И тем не менее все это не сделает Священную войну Майтанета твоим орудием. Тебе нечем поразить нас.

— Есть чем, Скаур. Люди Бивня не ведают о твоем народе ничего — еще меньше, чем Майтанет. Как только они поймут, что воюют не только против тебя, но и против твоих кишаурим, их военачальники подпишут мой договор. Для Священной войны нужна школа, а у меня эта школа как раз имеется.

Бесплотные губы растянулись в улыбке поверх неподвижного рта Маллахета.

Снова странный, далекий голос:

— Хеша? Эйору Сайка? Матанати ескути ках…

— Что? Имперский Сайк? Ты думаешь, твой шрайя уступит тебе Священную войну в обмен на Имперский Сайк? Майтанет, видно, повыдергал все твои глаза в Тысяче Храмов, а? Что ты видишь, Икурей? Видишь ли ты наконец, как быстро утекает песок из-под твоих ног?

— Что ты имеешь в виду?

— Даже нам известно о планах твоего проклятого шрайи больше твоего.

Ксерий покосился на Скеаоса, увидел, что его морщинистый лоб омрачен скорее тревогой, нежели расчетами… Что происходит?

«Скеаос! Что мне говорить? Что он имеет в виду?»

— Что, Икурей, язык проглотил? — насмешливо окликнул его заемный голос Маллахета. — Так вот, на, подавись: Майтанет подписал пакт с Багряными Шпилями! Багряные маги уже готовятся присоединиться к Священному воинству. Школа у Майтанета уже есть, и такая школа, по сравнению с которой твой Имперский Сайк — ничто, как по численности, так и по могуществу. Так что ты уже сброшен со счетов.

— Это невозможно! — воскликнул Скеаос.

Ксерий стремительно развернулся к старому советнику, ошеломленный его дерзостью.

— В чем дело, Икурей? Ты дозволяешь своим псам выть у тебя за столом?

Ксерий понимал, что ему следует разгневаться, но подобная выходка со стороны Скеаоса была… беспрецедентной.

— Да он лжет, Бог Людей! — воскликнул Скеаос. — Это всего лишь уловка язычника, стремящегося добиться уступок…

— Для чего бы им лгать? — перебил Кемемкетри, явно не желавший упускать случая уесть своего старого врага. — Уж не предполагаешь ли ты, будто язычники хотят, чтобы мы руководили Священной войной? Или ты думаешь, что они предпочтут вести переговоры с Майтанетом?

Они что, забыли о том, что здесь их император?! Они говорят так, будто он — всего лишь фикция, сделавшаяся бесполезной! «Они полагают, будто я не имею значения?!»

— Нет! — возразил Скеаос — Они знают, что Священная война — наша, но хотят, чтобы мы думали, будто это не так!

Внутри Ксерия разворачивалась холодная ярость. Ох, и крику будет сегодня вечером!

Но тут оба либо опомнились, либо почуяли, что Ксерий не в духе, и в результате внезапно умолкли. Пару лет тому назад ко двору приезжал зеумец, который развлекал императора дрессированными тиграми. Потом Ксерий спросил, как это ему удается управлять такими свирепыми зверями с помощью одного только взгляда.

— Это потому, — ответил чернокожий гигант, — что в моих глазах они видят свое будущее!

— Ты уж прости моих слуг за излишнее рвение, — сказал Ксерий призраку на лице кишаурима. — Я-то их не прощу, можешь мне поверить.

Лицо Скаура на миг исчезло, потом возникло вновь, словно собеседник кивнул, убрав лицо из-под невидимого луча света. Ох, как, должно быть, смеялся над ними этот старый волк! Ксерий словно наяву представил себе, как он будет забавлять падираджу рассказами о раздорах при дворе императора.

— Что ж, я буду их оплакивать, — отозвался сапатишах.

— Побереги слезы для своих сородичей, язычник! Кому бы ни принадлежало руководство Священной войной, тебе все равно конец!

Фаним в самом деле были обречены. Несмотря на то, что Кемемкетри проявил вопиющую непочтительность, он говорил правду. Падираджа предпочтет, чтобы Священная война была в его руках. С фанатиками договориться невозможно.

— О-о, сильно сказано! Наконец-то я говорю с императором нансурцев. Тогда ответь мне, Икурей Ксерий III, — что ты можешь предложить теперь, когда оба мы оказались в невыгодном положении?

Ксерий помолчал, поглощенный лихорадочными расчетами. Он всегда соображал лучше всего, когда сердился. В голове крутились возможные варианты. Большинство основывалось на том, что Майтанет дьявольски хитер. Он подумал о Кальмемунисе и его ненависти к кузену, Нерсею Пройасу, наследнику конрийского трона…

И тут он все понял.

— Для Людей Бивня ты и твои люди — не более чем священные жертвы, сапатишах. Они говорят и ведут себя так, словно их победа уже предначертана в писании. Быть может, наступит время, когда они научатся уважать вас не меньше, чем мы.

— Шрай лаксара ках.

— Ты имеешь в виду — бояться.

Теперь все зависело от его племянника, там, далеко на севере. Более чем когда-либо. «Знамения…»

— Я сказал — уважать.