императору. Ксерий подумал, что именно потому он и кажется богом этим глупцам. Что такое бог, как не деспотичная тень, которой нельзя посмотреть в глаза, голос, источник которого нельзя увидеть? Голос ниоткуда.
— Нашей цели, Скеаос?
Гробовое молчание, нарушаемое лишь всхлипываниями мальчишки.
— Д-да, о Бог Людей. Ведь этот человек — скюльвенд! Скюльвенд, возглавляющий Священное воинство? Вряд ли это более чем просто шутка.
Ксерий тяжело вздохнул. Этот человек прав, не так ли? Для конрийского принца это всего лишь еще один способ досадить ему — так же как эти рейды по селениям вдоль Фая. И тем не менее что-то продолжало его тревожить… Главный советник держался как-то странно.
Ксерий ценил Скеаоса куда выше всех прочих самодовольных и заискивающих советников. Скеаос отличался идеальным соотношением угодливости и ума, почтительности и проницательности. Но в последнее время император почуял в нем гордыню, недопустимое отождествление советов и указаний…
Глядя на тщедушного старика, Ксерий ощутил, как его охватывает спокойствие — спокойствие подозрения.
— Скеаос, слышал ли ты такую пословицу: «Кошка смотрит на человека сверху вниз, собака — снизу вверх, и только свинья осмеливается смотреть человеку прямо в глаза»?
— С-слышал, о Бог Людей.
— Скеаос, представь, что ты — свинья.
Каким будет лицо этого человека, когда он взглянет в лик бога? Вызывающим? Испуганным? Каким ему вообще следует быть?
Старческое, чисто выбритое лицо медленно повернулось и поднялось, на миг заглянуло в глаза императору — и снова уставилось в пол.
— Дрожишь, Скеаос… — пробормотал Ксерий. — Это хорошо…
Ахкеймион терпеливо сидел у небольшого костерка, на котором готовился завтрак, прихлебывал чай и рассеянно слушал, как Ксинем отдает Ириссу и Динхазу утренние распоряжения. Все эти речи были для него темным лесом.
С тех пор как Ахкеймион побеседовал с Анасуримбором Келлхусом, он впал в глубокую тоску и задумчивость. Как он ни старался, ему не удавалось впихнуть князя Атритау в сколько-нибудь разумное сообщение. Не менее семи раз подготавливал он Призывные Напевы, чтобы сообщить в Атьерс о своем «открытии». И не менее семи раз запинался на полуслове, обрывая заклинание.
Разумеется, сообщить о нем Завету было необходимо. Услышав о появлении Анасуримбора, Наутцера, Симас и прочие буквально встанут на уши. Ахкеймион был уверен, что Наутцера сразу решит, будто именно Келлхус является вестником исполнения Кельмомасова пророчества, и вот-вот начнется второй Армагеддон. Разумеется, для себя каждый человек — пуп земли, но люди, подобные Наутцере, считают себя вдобавок еще и пупом своей эпохи. «Раз я живу в это время, — думают они, сами того не замечая, — значит, именно сейчас и должно произойти нечто судьбоносное».
Однако сам Ахкеймион был не из таких. Он привык рассуждать логически, а потому поневоле был скептиком. Библиотеки Атьерса завалены известиями о грядущих роковых событиях, и каждое поколение не менее всех предыдущих уверено, что именно при нем и наступит конец света. Крайне навязчивое заблуждение — и самомнение, как нельзя более достойное презрения.
Приход Анасуримбора Келлхуса просто не может не быть совпадением. И в отсутствие других доказательств логика требует принять именно этот вывод.
Однако же недостающий палец, как говорят айноны, состоял в том, что Ахкеймион не мог надеяться, будто Завет окажется столь же благоразумен, как и он сам. После того как им в течение столетий приходилось довольствоваться жалкими крохами, они впадут в неистовство, почуяв такой жирный кус. У него в голове крутились вопросы, и чем дальше, тем сильнее он боялся ответов на них. Как Наутцера и прочие воспримут его сообщение? Как они поступят? Насколько безоглядно и безжалостно станут они воплощать свои собственные страхи?
«Я отдал им Инрау… Неужели мне придется отдать и Келлхуса тоже?»
Нет. Он говорил им, что будет с Инрау. Он им говорил — а они отказались слушать. Даже его бывший наставник Симас — и тот его предал. Ахкеймион — такой же адепт Завета, как и они. Ему, как и им, снятся Сны Сесватхи. Но он в отличие от Наутцеры и Симаса не забыл о сострадании. Он не настолько глуп. И главное, он в отличие от них знает Анасуримбора Келлхуса!
По крайней мере, немного знает. И, возможно, этого достаточно.
Ахкеймион поставил на землю свою чашку и подался вперед, упершись локтями в колени.
— Ксин, как тебе наш новоприбывший?
— Скюльвенд-то? Толковый. Кровожадный. И жутко неотесанный. Слова ему поперек не скажи: чуть что — на дыбы…
Он склонил голову набок и добавил:
— Ты только ему не говори, что я тебе это сказал.
Ахкеймион усмехнулся.
— Да нет, я о другом спрашивал. О князе Атритау. Маршал сделался непривычно серьезен.
— Честно? — спросил он, немного поколебавшись. Ахкеймион нахмурился.
— Разумеется!
— Мне кажется, в нем есть что-то… — Он пожал плечами. — Что-то эдакое.
— В смысле?
— Ну, в первую очередь мне показалось подозрительным его имя. На самом деле я все хотел тебя спросить…
Ахкеймион вскинул руку.
— Потом, ладно?
Ксинем тяжело вздохнул, покачал головой. У Ахкеймиона почему-то поползли по спине мурашки.
— На самом деле я не знаю, что и думать, — сказал он наконец.
— Не знаешь или боишься сказать то, что думаешь?
Ксинем взглянул на него исподлобья.
— Вот ты с ним целый вечер провел. Ответь мне: встречал ли ты прежде подобного человека?
— Нет, — признался Ахкеймион.
— А чем он отличается от всех прочих?
— Ну, он… Он лучше. Лучше, чем большинство людей.
— Большинство? Или ты имеешь в виду — чем все остальные люди?
Ахкеймион посмотрел на Ксинема пристально.
— Он тебя пугает.
— Угу. Скюльвенд, кстати, тоже.
— Но по-другому… Скажи мне, Ксин: как ты думаешь, что из себя представляет Анасуримбор Келлхус?
«Кто он: пророк или пророчество?»
— Он — нечто большее, — уверенно ответил Ксинем. — Нечто большее, чем просто человек.
Воцарилось долгое молчание, нарушаемое только криками какой-то далекой толпы.
— На самом деле, — начал наконец Ахкеймион, — никто из нас ничего не знает о…
— Что это там такое? — воскликнул Ксинем, глядя куда-то за спину Ахкеймиону.
Адепт оглянулся назад.
— Где?
На первый взгляд казалось, будто в их сторону валит огромная беспорядочная толпа. Основная масса людей двигалась по узкой дороге, в то время как отдельные группки шли напрямик через лагеря. Люди перлись прямо через костровища, срывали веревки с сохнущим бельем, сворачивали самодельные стулья и жаровни. Ахкеймион увидел даже, как завалился набок чей-то шатер из-за того, что несколько
