мастерски тренькает на балалайке, и с большим воодушевлением голосил:
Мало того, в этом курском соловушке Мазур с несказанным удивлением опознал совершеннейшего двойника чернокожего голливудского комика из разряда полноправных звезд.
— Это не двойник, — улыбаясь, поведала Олеся, должно быть прочитав на его лице все нехитрые мысли, — это он сам и есть.
— Серьезно?
— Абсолютно. Он самый.
— А как...
— Да примитивно, — сказала Олеся. — Один человек захотел, чтобы у него на скромной вечеринке спивал русские песни именно этот ниггер. В таком вот обличье и непременно с балалайкой. А поскольку этот черномазый звездюк за сегодняшнее выступление получит больше, чем за любой свой самый кассовый фильм, ему было как-то не с руки ломаться и отказываться. Как миленький песни разучил, даже на балалайке всерьез бренчать пытается. Ответственный человек, если уж берет деньги, старается выложиться. Вот эта черта мне в америкосах нравится. Хотите послушать? Вообще-то время нас не поджимает.
— Да ну его, — сказал Мазур, бросив последний взгляд на голливудскую знаменитость. — Дело прошлое, но случались истории и поинтереснее. Представьте себе знойную африканскую страну и батальон тамошних десантников, черных, как сапоги, с экзотическими эмблемами. А теперь представьте, как эта орава, старательно отбивая шаг на плацу, добросовестно пытается горланить «Мурку»...
— Сюрреализм какой! Вы серьезно?
— Совершенно, — сказал Мазур. — Их полковник проиграл пари нашему полковнику. И, как офицер и джентльмен, честно выполнил условия... Зрелище было незабываемое.
— Верю... Пойдемте?
Они двинулись через гомонящий зал, лавируя меж расшалившимися хозяевами жизни, а вслед им неслось:
Приходилось признать, что заокеанский гастролер — человек ответственный и гонорар отрабатывает добросовестно...
Лестница. Сад. Олеся уверенно шагала впереди, прямо к морю, Мазур шагал следом, твердо решив ничему более не удивляться, даже если его попросят в интересах дела похитить князя Монако. Что технически не так уж и сложно, честно говоря...
Они вышли на пирс. Позади остались две относительно роскошных яхты — относительно, потому что тут же, неподалеку, стоял сиявший неисчислимыми огнями красавец «Пелорус» под чукотским флагом, скромное суденышко длиной в сто пятнадцать метров, казавшееся Мазуру совершенно нереальным. Он подумал мельком, что во времена его молодости яхты импортных богачей все же были гораздо скромнее. Повод это испытать законную гордость за свою страну? Ох, вряд ли...
В самом конце причала стояло суденышко, по сравнению с роскошными океанскими игрушками напоминавшее скорее катерок рыбнадзора: новехонькая яхточка, космических очертаний, как водится, но всего-то метров десяти в длину. Этакая шлюпка для «Пелоруса».
По капитальным сходням Олеся уверенно поднялась на палубу, распахнула перед Мазуром белую дверь надстройки. Они поднялись на самый верх, в небольшую каютку с высоким панорамным окном. По пути никого не встретили, но очень быстро где-то внизу послышалось мягкое мурлыканье мощного двигателя, судно отвалило от причала и двинулось параллельно берегу. У Мазура на миг мелькнула шальная мысль, что они оказались на борту современного «Летучего голландца».
Ярко освещенные особняки на берегу, ярко освещенные корабли, разноцветные гроздья фейерверка, вспыхнувшие где-то далеко на суше... Мазур поневоле засмотрелся.
— Посмотрите налево, — сказала Олеся тоном опытного гида.
Мазур добросовестно всмотрелся, но не обнаружил ничего из ряда вон выходящего: такие же пальмы, огни, россыпь особняков.
— Помните старые комедии с де Фюнесом? — спросила Олеся. — Серию о жандарме из Сен-Тропе?
— Конечно, — сказал Мазур. — Я его всегда любил...
— Это и есть Сен-Тропе. Ваши впечатления?
— Вы знаете, совершенно ничего не чувствую, — смущенно признался Мазур. — Может, оттого, что темно...
— Нужно будет как-нибудь заглянуть днем. Хотя, конечно, с тех пор все перестроено, ничего уже не узнать...
Она надолго замолчала. Мазур тоже не порывался вести светскую беседу. Кораблик с прежней скоростью шел кабельтовых в четырех от безмятежно сиявшего огнями берега, над которым горели крупные звезды.
Потом стал принимать вправо, так что расстояние до берега сократилось более чем вдвое, а там и вовсе остановился. Мазур не сразу это понял, но потом сообразил, что огни на берегу перестали перемещаться.
— Смотрите внимательно, — сказала Олеся крайне серьезным тоном. — Вон, видите? Поместье, похожее на крепость?
Мазур присмотрелся. Здание и в самом деле напоминало крепость из старых времен: над самой кромкой берега возведена натуральная крепостная стена, правда, не сплошная, а прорезанная многочисленными высокими арками, стрельчатыми, широкими, по сторонам — две массивные круглые башни. За стеной — парк, а уж за ним — стоявшее на возвышенности здание, опять-таки смахивающее на крепость: две высоких квадратных башни с зубцами поверху, во всех очертаниях — простота, свойственная скорее фортификации...
Освещено оно было скудно: сразу видно, что там не было в данный момент ни бала, ни относительного многолюдства.
— А это что за памятник? — спросил Мазур. — Чем славен?
— Если углубиться в историю, это поместье лет сто пятьдесят назад построил какой-то французский генерал перед выходом в отставку.
— Ах, вот оно что, — сказал Мазур. — То-то я и смотрю... Повернутый был человек и на заслуженном отдыхе жаждал привычных интерьеров...
— Потом он умер, замок переходил из рук в руки. Это было в те времена, когда французы еще не стали здесь национальным меньшинством... Сейчас он опять-таки принадлежит западному человеку.
— А вообще-то чувствуется, — сказал Мазур. — Тишина и благолепие, фейерверков нету, никто в парке голым не пляшет, из окон не несется «Калинка-малинка»...
— Да, действительно, — без улыбки согласилась Олеся. — Кирилл, шутки кончились. Завтра же ночью вам нужно будет сходить сюда в гости. Идеальный вариант — остаться незамеченным для хозяев, охраны и обслуги на всем протяжении визита...
— Ах, вот оно что... — сказал Мазур, мгновенно став серьезным. — С аквалангом, вы имеете в виду?
— Конечно. Вам не особенно трудно будет, я полагаю, проплыть под водой примерно с той самой