Войдя в приемную, Мазур ласково погладил по голове юную секретаршу, взиравшую на него с неподдельным ужасом, — единственное здешнее создание, которого жалко, ну, да что тут поделаешь — и обнадежил:

— Потерпи, зайка, скоро кончится весь этот сюрреализм...

И прошел в кабинет, тщательно прикрыв за собой дверь. С порога огляделся и фыркнул: Василий свет Лукич обнаружился совсем не на том месте, где Мазур его оставил, а в другом углу. Хватило одного взгляда, чтобы сообразить: в тщетных попытках сделать хоть что-то, былой ужас диссидентов перекатился к высокому ящику бара и попытался перерезать ленту об острый угол. Из чего, разумеется, ничего не вышло, поскольку угол, хотя и идеально прямой, в качестве режущей кромки никак не годился...

— Упрямый, черт, — одобрительно сказал Мазур, присаживаясь на корточки над Лукичом, раскрасневшимся, встрепанным, в мятом после кувырканий по ковру костюме. — Уважаю в людях целеустремленность... Потерпи секунду, больновато будет...

Он аккуратненько отодрал ленту, прикрывавшую рот пленного. Обретя дар речи, Лукич использовал его не лучшим образом: выпустил затейливую матерную тираду.

— Не старайся, — сказал Мазур. — Наших боцманюг тебе все равно не перещеголять, знал бы ты, какие мастера были... Ну что, Лукич? Власть переменилась?

— Ну, а дальше-то что? — сердито пропыхтел Лукич.

— Как это что? — Мазур даже удивился. — Объект спецгруппой в составе меня захвачен и контролируется полностью. Все, кто тут имел несчастье находиться, пребывают в том же виде, что и ты сейчас. Жертв и разрушений нет. Как значилось некогда в титрах какой-то киноленты, при съемках фильма ни одно животное не пострадало. Что касается моих дальнейших действий... Я просто-напросто начну допрос пленных. Точнее, одного-единственного. Тебя, Лукич...

— С ума сошел?

— Все-таки ты себе здорово посадил интеллект, работая с диссидой, — задумчиво произнес Мазур. — Ничего безумного, вполне здравая идея... Лукич, ты что, полагал, что я поеду, получив подобное приглашение, без «хвоста», без охраны? Мои ребятки аккуратненько ехали следом. Твой бычок вряд ли их просек — он у тебя, извини, моим орлам в подметки не годится. Насколько я их знаю, сейчас они где-то за углом. Вызвонить их — секундное дело...

— И что?

— Поразительно, ты глупеешь на глазах, — сказал Мазур. — Боже упаси, ничего противозаконного. Я официальнейшим образом запущу серьезный государственный механизм, привлеку свою контору. Наша контрразведка, чтоб ты знал, по крайней мере не уступает той фирме, что тебя породила, а то и превосходит — у нас, дружище, как-никак, не было той череды дурацких реорганизаций, которая вас сотрясала долгие годы... Плюс к этому учитывай время, реалии эпохи. Хотя... От эпохи мало что зависит. Во все времена в любых спецслужбах хватало молодых решительных карьеристов, жаждущих выслужиться на звонком деле. Ты что, сам никогда с этим не сталкивался, когда был еще в рядах? Жестокая правда, дружище Лукич, в том и состоит, что из тебя, как два пальца, можно сделать превосходного шпиона. Пальчики оближешь. Моя краткая биография, та, что лежит у тебя в столе, наполовину как минимум состоит из сведений, которые даже сегодня составляют строжайше охраняемую военную и государственную тайну. Просекаешь, Лукич? Сюда примчатся хваткие ребятки в погонах, и я им изложу душещипательную историю про то, как ты, декадент и пижон, сфабриковал против меня компромат, каковой и предъявил, чтобы завербовать меня в иностранную разведку... Вербовал ты меня, сука такая, цинично и беззастенчиво, уговаривал продаться иноземному супостату, или, культурно говоря, вероятному противнику.

— Думаешь, прокатит?

— А ухмылка-то у тебя не такая уж и беззаботная, да и голосок дрогнул, — сказал Мазур. — Ты, в конце концов, не дурак, прекрасно понимаешь, что грамотно сшитое дело — штука страшная... Листочек с моей биографией наверняка в твоих пальчиках, как барбоска в блохах. В первую очередь тебя спросят: где взял, сука, падла, зараза? И тебе придется либо молчать, как рыба, либо закладывать твоих боссов, что, в принципе, твою участь облегчит ненамного, потому что большие боссы наверняка от тебя после такого прокола отрекутся и станут уверять, что впервые видят. А сами позаботятся, чтобы ты в камере самоубийством ненароком покончил... Ты, Лукич, в данной ситуации — классический крайний. Конченый человек. А вот насчет меня — еще бабушка надвое сказала. Есть огромный шанс, что во всей этой шпионской шумихе мне удастся грамотно обойти подводные камни. Я-то буду весь в белом — геройски скрутил чертова шпиона, потрясавшего мнимым компроматом... Вы, кстати, Муслима, я подозреваю, так и не убрали? Зря. Он немало интересного расскажет, как и Катенька Кудинова, которая тоже получит возможность объявить компромат на себя фальшивым. Нету никакого компрометирующего видео, что на меня, что на нее. Это все шпионские ухищрения, монтаж, компьютерная обработка, фальшак... Сам прекрасно знаешь, как работает огромная бюрократическая махина. Когда шпионское дело закрутится, его уже не остановишь. И самый надежный способ, повторяю, не вытаскивать тебя из дерьма, подвергаясь опасности засветиться, а тихонечко пристукнуть в камере. И концы в воду... Но официальных лиц я вызову чуточку погодя. А до того мои ребятки с тобой немного поработают — эффективнейшими методами, не оставляющими следов, но язык развязывающими моментально. Чтобы кое-что из тебя выкачать исключительно для моего личного употребления. Глядишь, и пригодится. Люди в наше время приучены делать деньги решительно на всем...

Мазур выпрямился, присел в кресло, развернул его так, чтобы видеть поскучневшего Лукича. Распечатал бутылку французской минералки, налил себе стаканчик, с удовольствием выпил и осведомился:

— Водички дать? А то что-то ты позеленел и глазки закатываешь... Ну, хочешь водички? Я Женевскую конвенцию соблюдаю свято, даже в отношении...

В кармане у него мелодичной трелью залился мобильник.

На экране обозначилось, что номер скрыт. Мазур, не медля, нажал соответствующую клавишу.

— Кирилл Степанович? — раздался мужской, совершенно спокойный, уверенный голос.

— Я самый, — сказал Мазур.

— Насколько я понимаю, вы уже закончили развлекаться с тамошними бедолагами, имевшими несчастье вас крупно недооценить?

— Честно говоря, не совсем, — сказал Мазур.

— Собираетесь претворять в жизнь то, что пообещали Лукичу?

— Почему бы и нет? — сказал Мазур. — В этом есть смысл, не столь уж утопическая затея...

— Я бы вас убедительно попросил этого не делать, Кирилл Степанович. Во-первых, я принял определенные меры, и люди снаружи вполне в состоянии блокировать ваших людей. Во-вторых, мне думается, что мы все же смогли бы договориться...

— Что-то в этом есть, — сказал Мазур, чуточку подумав. — По крайней мере, ваш лексикон и стиль общения в лучшую сторону отличаются от присущих Василию Лукичу, который сейчас лежит и грозно вращает глазами...

— Представляю себе. Так что же, поговорим спокойно?

— Вы, я так понимаю, снаружи?

— Не совсем. Я, собственно, за той дверью, которую вы так и не смогли открыть, изучая помещение. Сейчас я ее открою и войду, совершенно один...

— Вот этот нюанс меня как раз не беспокоит, — сказал Мазур. — Есть некоторый опыт общения и с целыми группами...

Послышался смешок:

— Вот это меня в вас крайне привлекает... встречайте, я иду.

Мазур не спеша вышел в коридор. Как раз в тот момент, когда дверь неспешно отворилась и вошел