странной позе, вниз животом, на локтях и коленях, попа кверху. Но Миша убедился, что спала она очень чутко, постоянно просьшаясь, поднимая голову и осматриваясь. А уши и во сне все время шевелились, описывая чуть ли не полные круги. Подойти к Маше незаметно не смог бы не только что Вовка Акулов, но даже и полярный волк.
И следующий день был такой же, только теперь Миша везде ходил вместе с Машей, а ночью она опять пристроилась на его спальнике. Он с вечера наготовил еды, чтобы позавтракать пусть холодным, но жареным и вкусным, не тратя консервов и хлеба.
ГЛАВА 14
Идущие на смерть приветствуют себя
28 — 31 мая 1998 года
Трудно сказать, как реагировали бы Красножопов и Крагов, узнай они — в двухстах метрах ниже, под ними, отделенный пеленою туч, по снегу идет Миша Будкин? Во всяком случае, сесть там они все равно бы не могли.
Самолет гэбульников ушел на запад… именно туда и гнало тучи. На востоке пелена кончалась только километрах в двухстах, это было известно. Самолет все больше забирал на юг, и все большее расстояние отделяло самолет от Миши.
Но и там, где в другую погоду открылся бы им берег озера, сейчас под крылом спецсамолета плыли все такие же тучи. Альтиметр показывал двести метров, сто пятьдесят… Машина входила в туман, видимость нулевая, летчик выходил из облаков.
Километрах в пятидесяти летчик доложил, наконец, что может попытаться сесть, к страшному негодованию начальства.
— Вы понимаете, что саботируете исполнение задания?!
— Я саботирую или туман?!
— Вы военный летчик! Вы должны соответствовать! Я поставлю вопрос!
— Садиться в том квадрате я не буду! Это верный конец, как вы этого не понимаете!
— Я на вас напишу докладную!
— А я на вас! Вы пытаетесь провалить задание, поставив принципиально невыполнимые условия!
И Красножопов предпочел заткнуться. Чего-чего, а докладных в «фирме» боялись.
Машина вывалилась в узенькую щель между землей и облаками, почти над вершинами лиственниц. И деревья, и сама земля — все было под таким же мокрым снегом. Это предусмотрели — самолет был, как- никак, на лыжах. Вот как будто подходящая равнинка…
Натужный, прерывистый рев. Заход на посадку сквозь серые полосы, уходящие к земле от туч, неровная поверхность снега, лиственницы — все это стремительно неслось на людей.
— Держись!!!
Сильный толчок, еще один, бешеная тряска под натужный, тяжкий рев моторов. Людей швыряет друг на друга, почти выбрасывает из сидений. Вроде бы тряска поменьше. Толчком, внезапно, самолет остановился. Моторы взвыли и замолчали.
Красножопов с удовольствием отметил, что первым с кресла вскочил Крагов.
— Подвигать конечностями! Отстегнуть ремни, встать! Ну что, ребята, есть живые? Тогда — слушай мою команду!
Спустя час на снегу высилась груда снаряжения, а Красножопов доругивался с летчиком.
— Никакого снаряжения не оставляю! Снаряжение — для спецзадания! Оружие — для спецзадания! Продовольствие — для спецзадания! Для чрезвычайных случаев есть свой спальник, есть неприкосновенный запас!
— НЗ рассчитан на три дня! Сколько мне тут сидеть, неизвестно!
Летчик со злостью пинал треснувшую, почти расколотую повдоль лыжу.
— Вам же ясно сказано, к вам вылетят сразу же!
— А когда оно настанет, ваше «сразу же»?! Вот это, — летчик тыкал в низкие тучи, — это все недели на три! И передавали же!
— Пр-рекратить панику! Истерика при исполнении задания! Вы не взяли запасные лыжи — это преступление! Вы несете ответственность!
— Пятый раз вам сказано — в инструкциях…
— Ма-алчать! Летишь над снегом — должен быть запас лыж! Сколько надо — такой и запас!
— Да мне же велели убрать, чтоб ваше все вошло! Тонна перевеса! Все забито!
— Ма-алчать! Не ра-ассуждать!
— Да оставьте вы нам тушенки! Мы хоть на макаронах просидим!
— Эт-то что такое?! Вы опять?! Тушенка выполняет спецзадание! Макароны идут на спецзадание!
— Да хоть концентратов оставьте!
— Концентраты нужны выполняющим спецзадание!
— Мой НЗ рассчитан на три дня, на одного!
— Выполняйте приказ! Тут условия военного времени! Не рассуждать! Исполнять!
Летчик был какой-то не такой… Будь он такой, не пожалел бы ему Красножопов ни тушенки, ни другой еды, получше. А этот… глаза какие-то блудливые, никакой выправки, все мысли — только про жратву. Тоже мне — лучший летчик управления! А там говорят — на задание только его! Его, мол, надо ценить!
И с удовольствием перевел Красножопов глаза на Андрея Крагова: вот уж этот — соответствовал! Сам подтянутый и бравый, вид лихой, с рюкзаком и оружием, и отряд уже построен весь.
Святослав Дружинович даже нос наморщил, так приятно было видеть Крагова. Остальные — эти здоровенные парни в камуфляже — это все-таки было не то. И биографии у них какие-то… Простые рабочие, что взять, а у этого, у Косорылова, так и вовсе мать — учительница литературы! Сидит, дура, в своей сельской школе и учит местных дураков глупостям про Наташу Ростову за триста рублей, которые к тому же и не выплатят ей никогда. Этот дурак, ее сын, тоже нес чего-то про служение Отечеству… как будто может понимать!
Эти семеро, что? А ничего! Говорящие орудия — так, кажется? Это — способ сделать то, что нужно, вот кто они, эти люди. А Крагов… Нет, Крагов — другое!
Снаряжение несли все. И вооружены были все, и в бронежилетах. До двух пудов нес каждый из людей в отряде. Но не это была беда, и не расстояние тоже — за двое суток дойдут! Беда была в том, что нет лыж. Но что прикажете — хныкать и раскисать?! Мало ли, чего у кого нет! Если есть приказ — уже можно считать, что все есть! Надо идти? И пойдем! Тяжело без лыж по снегу? Тяжело! Так ведь и Дзержинскому было тяжело — огненным мечом выжигать скверну контрреволюции! И Сталину было тяжело! А ничего — выдержали и нам пример показали! Вперед!
…Пожилой летчик знал службу, ничем не показал, что ему очень жаль парней. Сидел в кресле, слушал треск остывающего металла, пока отряд исчезал за лиственницами. Долго исчезал — лес-то прозрачный…
— Что же с нами будет, Алексеич?
Долго смотрел старый летчик на пока не старого механика. И не выдержал, заулыбался. Тихо спрашивал Гриша, тревожно смотрел на старшего — и по годам, и по званию. Знать — все-таки боялся — что же будет?! Даже не ответил на улыбку… так, краешком рта ухмыльнулся.