— Давай-давай, мужики! Ыть!!!

— А!

— Что такое?!

— Ногу!

— Что с ногой?!

— Ногу отдавили!

— Ну, разом, на выдохе! Ы-ыыыттть!!!

По шуму, по веселому ору было видно, что народ поспал, сколько хотел, доволен и счастлив и жаждет великих дел. Дверь отодвинулась еще немного, и тощий Серега даже просочился наружу и теперь приплясывал на снегу: в пылу великих дел как-то позабыл обуться…

— Лопату! Где лопата?

— Да нет здесь никакой лопаты!

— А у шефа? Складная такая?

— А она где?

— В рюкзаке, — подал голос, наконец, Михалыч. — А еще лучше — доску дайте. И заодно сапоги…

— А сапоги зачем?!

— А чтоб обулся.

Производя невероятно много шума, посиневшему Сереге передали кусок доски, складную, почти детскую лопатку, два сапога от разных пар, полушубок (одеться он тоже забыл, и, может, это даже к лучшему, потому что в полушубке он бы в щелку просто не пролез).

— Ну, елки…

Рыхлый снег разлетался фонтаном. Через несколько минут дверь под крики «ура!» сумели окончательно открыть.

— Ну, навоевались?! Давай мыться! Михалыч, вы сегодня за дежурного?!

— Сегодня я готовлю завтрак, Игорь поможет.

— Ура! Вот теперь я вижу, что такое застоявшийся народ…

— Не застоявшийся, а отдохнувший! А вообще, надо думать, что делать…

— Это, Андрюша, смотря что будет на улице, если снег, то сидим здесь, хочешь не хочешь.

— Не, Михалыч, надо нам теперь на них напасть, на тех, кто наш лагерь захватил!

— Алеша, ты себе это как представляешь?

— А это… Ой, давайте помогу!

— Давай, Алешенька, наполни это ведро снегом…

— Вы кашу варить будете?

— А есть альтернатива, Павел?

— Ну… К примеру, вареные рожки.

— Та-ак… Народ, кто за рожки? Нет, ну нельзя ж с такими лицами! А кто за гречку с тушенкой? Единогласно!

Шумно, весело валил народ на речку, кое-кто умывался и снегом. Снег на глазах терял прежнюю рассыпчатость и легкость, насыщался водой и темнел. В ладонях этот снег легко превращался в чудно пахнущую талую воду, начинал протекать между пальцами.

Так же шумно, весело усаживались за еду. Лисицын с Алешей и с Женей расстелили на полу брезент, полушубки, стали резать хлеб для завтрака. Аккуратный Игорь определил подле избушки место, в котором опорожнение кишечника не будет рассматриваться, как преступление перед общественностью, так он выразился. Он выкопал там снежную ямку, сделал отгораживающий от домика вал и воткнул в вал старую лыжную палку, валявшуюся здесь же.

Но и обильная еда не пресекла активности хорошо выспавшихся масс. Народ собирался прямо сейчас идти отвоевывать Мишу Будкина, пусть по колена в снегу, ворваться в собственный лагерь и отбить его у супостатов. Особо сокрушался Алеша:

— Эх, до чего жалко, что ушли!

— Ну и что было бы? — спросил Андронов.

— Как что? Они бы сунулись, а мы бы их!

— А они нас! — тут же вмешался Лисицын. — Ты давай не хорохорься, Алешка! Они же в лагерь почему полезли?

— А потому, — подхватил Паша Бродов, — что там был один только Мишка! А в лагерь, где все, они бы не полезли. Они бы нас из-за деревьев, из-за склонов бы и перебили.

— Или вошли бы в лагерь рано утром, — подхватил Андронов, — и открыли бы огонь по низу палаток, где лежат спящие. Мы ж не думали ни о чем таком, нас же голыми руками можно было… И такое же безумие — сейчас идти атаковать.

— Ну, елки… Мы тут треплемся, а Мишка?!

— А насчет Мишки надо послать парламентеров, — предложил Андрей Лисицын. — Например, наших милых эвенков. Передать с ними письмо и на словах, что считаем нужным.

— Дело! — загорелся чем-то новым Алеша. — Давайте им письмо писать!

— Уж ты напишешь…

— А что ты такой хмурый, Павел? Мишку правда надо выручать!

— Алеша, а почему ты думаешь, что выручить можем только мы сами?

— А кто еще? — обалдел Алешка.

И тут опять заговорил Андрей Лисицын, как всегда мудрый не по годам:

— Я не понимаю, о чем речь? Конечно, мы сидим тут, куда же мы пойдем по снегу? Там по колено… Надо позвонить этому японцу, как его… А, Ямиками Тоекуда! Ну вот, ему и позвонить. Михалыч, да чего вы тянете?! Звоните сейчас и расскажите, что здесь происходит.

И вот тут всем предстала редкая и поучительная картина — зрелище смущенного Михалыча.

Потому что это и правда было самое простое и своевременное — позвонить Ямиками Тоекуде и вызвать подмогу. Сделать нужно было именно это… но произвести такое простое, своевременное действие оказалось уже невозможно, и виноват был исключительно Михалыч. Потому что вчера, еще в первые часы хода от лагеря, Михалыч поотстал покакать. А какать по-таежному, едва приспустив штаны, с как можно большей скоростью, он, хоть убейте, не умел. Этот процесс для Михалыча всегда был продолжительным и сложным и даже отчасти торжественным, и десятки экспедиций перевоспитать его были не в силах. Вот и вчера Михалыч, как обычно, развесил на деревьях полушубок, рюкзак, полевую сумку и оружие, а заодно и теплые штаны. И сидел, размышляя то ли об организации еще одной Академии наук, то ли о своей новой книге про то, как строились курганы во втором веке до Рождества Христова.

Во всяком случае, рассуждения и размышления Михалыча были продолжительны и сложны, и собирался он, пребывая в состоянии некой элегической отрешенности. Ну и забыл на ветке сотовый телефон. Вот и вся история, ребята…

Все сидели, потупив очи в некотором смущении духа. Из-за привычки торжественно какать и из-за дурости Михалыча дело оборачивалось худо — не будет помощи, все надо делать только самим. И выручать Мишку, и доводить до конца экспедицию, и возвращаться домой.

Никому нельзя послать весточку, что происходит с отрядом. Даже если все полягут, никто и ничего не узнает. Они пропадут, как экспедиция барона де Толля, о которой до сих пор толком ничего не известно, что вообще произошло. Барон со своими людьми ушел куда-то в снежную пустыню и не вернулся. Только и всего.

— Ну, ведь до Карска пешком идти не надо… — задумчиво сказал Лисицын. — Нам бы только до ближайшего телефона…

— Да, верно! — оживился Михалыч. — Может, я как раз и схожу? Мы с Женей и сходим, разведаем…

— Вы вчера уже «сходили», не позорьтесь.

Игорь произнес это спокойно, без малейшего неуважения, но Михалыч мгновенно зарделся, опустил голову, словно хотел изучить собственные ступни.

— Ну, а кто?