Графиня мягко добавила, — Марк не меньше пострадал от наших войн, чем любой знакомый мне барраярец, Ку. Его просто раньше призвали на службу, вот и все. По-своему странным и одиноким способом, но он так же тяжело сражался и так же сильно рисковал. И так же много потерял. Разумеется, ты же не можешь дать ему меньше времени для выздоровления, чем потребовалось тебе самому?

Коммодор смотрел куда-то вдаль, его лицо успокаивалось.

— Ку, я не стала бы поощрять эти отношения, если бы думала что они опасны для любого из наших детей.

Он оглянулся. — Вы? Знаю я вас! Вы доверяете без всяких причин.

Она твердо встретила его взгляд. — Да. Так я получаю то, на что нельзя было надеяться. Как ты можешь помнить.

Он невесело сморщил губы и потрогал трость-шпагу носком ботинка. На это он ничего не мог ответить. Однако при этом зрелище на мамином лице отразилась странная мимолетная улыбка.

— Хорошо, — бодро произнесла тетя Корделия в затянувшейся тишине, — я полагаю, что мы сошлись во мнениях. У Карин с Марком будет взаимный свободный выбор вплоть до следующей Середины Лета, а тогда, возможно, мы все снова встретимся, оценим результаты и проведем переговоры о его продлении.

— Так что же, мы будем просто стоять в стороне, пока эти двое будут… встречаться ? — выкрикнул па в последней, уже угасающей попытке негодования.

— Да. У них обоих есть та же свобода поступать, как они считают нужным, что была… э-э… и у вас обоих, — она кивнула на родителей Карин, — в тот же самый период вашей жизни. Признаю, что тебе, Ку, встречаться было легче — все родственники твоей невесты жили в другом городе.

— Я помню, как ты боялся моих братьев, — напомнила мама, ее странная улыбка стала чуть шире. Марк понимающе распахнул глаза.

Карин изумил этот необъяснимый кусочек истории; из своего собственного опыта она могла заключить, что у всех ее дядей Друшикко сердце было мягче масла. Па стиснул зубы, хотя выражение его глаз и смягчилось при взгляде на маму.

— Согласна, — твердо сказала Карин.

— Согласен, — тут же эхом отозвался Марк.

— Согласна, — сказала тетя Корделия, и, приподняв бровь, взглянула на сидящую на кушетке пару.

— Согласна, — сказала мама. С той же насмешливой, причудливой улыбкой она поглядела на па, ожидая его ответа.

Он кинул на нее долгий, потрясенный взгляд, говорящий «и ты тоже?! Ты перешла на их сторону»!

— Да, полагаю — так. А ты к нам не присоединишься? — ее улыбка стала еще шире. — Я понимаю, у нас в этот раз нет сержанта Ботари, чтобы дать тебе в челюсть и помочь тебя похитить против твоей собственной воли. Но для нас было бы ужасной неудачей попытаться отправиться за головой претендента Фордариана без тебя. — Она сильнее стиснула его руку.

Через очень долгое мгновение па наконец отвернулся от нее и свирепо нахмурился на Марка. — Знаешь, если ты обидишь ее, я сам тебя затравлю!

Марк с тревогой кивнул.

— Ваше дополнение принято, — с горящими глазами промурлыкала тетя Корделия.

— Тогда согласен! — огрызнулся Па. Он снова откинулся на спинку дивана с брюзгливым выражением на лице, говорящим 'и что мне только не приходится делать! '. Однако маминой руки он не отпустил.

Марк уставился на Карин с едва подавляемым восторгом. Она почти могла представить, как Черная Команда у него в голове скачет вверх-вниз, разразившись поздравлениями, и как лорд Марк их велит им замолчать и не привлекать к себе внимания.

Карин для храбрости вздохнула, запустила руку в карман жакета и вытянула свои бетанские серьги — ту самую пару, которая знаменовала ее вступление во взрослую жизнь. С небольшим усилием она вдела каждую в мочку уха. Она подумала, что это не было декларацией независимости, потому что она все еще существовала в паутине зависимости. Этим она еще больше заявляла о себе — о Карин. Я — та, кто я есть. А теперь посмотрим, что я смогу сделать.

Чуть запыхавшийся оруженосец Пим впустил Катриону в вестибюль особняка Форкосиганов. Он подергал, расправляя, высокий воротник своей ливреи и улыбнулся со своим обычным радушием.

— Добрый день, Пим, — сказала Катриона. Она была довольна, что сумела заставить свой голос совсем не дрожать. — Мне нужно видеть лорда Форкосигана.

— Да, мадам.

Катриона с опозданием поняла, что реплика Пима Да, миледи!, обращенная к ней в этом самом холле в вечер званого обеда, была выдававшей его оговоркой. Тогда она этого не заметила.

Пим нажал клавишу своего наручного комма. — Милорд? Где вы находитесь?

Из комма послышался слабый глухой стук и приглушенный голос Майлза:

— На чердаке в северном крыле. А в чем дело?

— Пришла госпожа Форсуассон и хочет видеть вас.

— Я прямо сейчас спущусь… нет, подожди. — Краткая пауза. — Проводи ее сюда. Держу пари, ей стоит на это посмотреть.

— Да, милорд. — Пим показал ей рукой в сторону заднего крыльца. — Сюда. — Пока она шла за ним к лифтовой шахте, он добавил, — Вы сегодня не взяли с собой маленького Никки, мадам?

— Нет. — Ей не хватило духу объяснить, почему. И она ограничилась одним словом.

Они вышли из лифтовой трубы на пятом уровне — на этот этаж она не разу не поднималась во время той первой, незабываемой экскурсии по дому. Она проследовала за ним через прихожую, пол которой не был покрыт ковром, и сквозь пару двойных дверей в огромное помещение с низким потолком, простирающееся от одной стены дома до другой. Выпиленные вручную стропила, сделанные из больших деревьев, пересекали пространство над головой, между ними желтела штукатурка. Вдоль пары проходов, проделанных в центре высокой кипы различных вещей, с них свисала утилитарная осветительная арматура.

Частью эту кипу составлял обычный чердачный хлам: потертые мебель и абажуры, забракованные даже для обстановки помещений слуг; рамки от картин, которые уже ничего не обрамляли; покрытые пятнами зеркала; завернутые квадраты и прямоугольники — может быть, картины; скатанная в рулон обивочная ткань. И еще более древние масляные лампы и подсвечники. Таинственные корзины и картонки, потрескавшиеся обтянутые кожей чемоданы, изрезанные деревянные сундуки с выжженными ниже замка инициалами давно умерших людей.

Но дальше список делался более примечательным. Втиснутая рядом с вытесанным вручную столбом-подпоркой охапка ржавых кавалерийских копий с обернутыми вокруг них сморщенными, выцветшими коричнево-серебряными флажками. Вешалка с плотно связанными поблекшими ливреями оруженосцев, тоже коричневыми с серебром. Огромное количество лошадиной сбруи: седла, уздечки и упряжь с ржавыми бубенчиками, с запутанными кисточками, с покрытым пятнами серебряным тиснением, с разбитым, потрескавшимся и выцветшим бисером; седельные попоны с ручной вышивкой — монограммой Форкосиганов или различными вариантами рисунка на тему их герба. Десятки мечей и кинжалов в беспорядке торчали из бочонков, словно какие-то стальные букеты.

Майлз с закатанными рукавами сидел в центре одного из проходов, примерно в двух третях длины комнаты от входа, между трех открытых сундуков и полуразобранной груды бумаг и документов. Один их сундуков, явно только что отпертый, был до краев полон разнообразным устаревшим энергетическим оружием — Катриона надеялась, что его батареи давно разрядились. Из другого, меньшего по размеру,